— В чем же рассказ Сигурда отходит от истины? — торопила я. — Он хотел мне признаться, но я тогда отказалась слушать.
— Я думаю, что он убил Регана.
— Не может быть!
— Этот образ ясно стоит у меня перед глазами. Я вижу его, когда сплю и когда бодрствую.
— Но он же любил этого гнома!
— Да, любил. Но Реган, должно быть, его предал. Видимо, решил оставить себе все золото. Не знаю. И никто теперь не узнает.
Я отвернулась.
— Значит, это было сердце Регана…
— Да, его.
Я забрала руку у Грипнера.
— Не могу в это поверить.
— Не мог и я. Но помни, — Сигурд был не в себе. Он уже забрал это проклятое золото. И оно изменило Сигурда. Я сразу это заметил, когда он вернулся к нам. Сигурд сожалел об этих переменах. Это я точно знаю. Он был раздавлен, совсем не так должен бы чувствовать себя мужчина, только что совершивший подобный подвиг. Сигурд избегал меня — наверное, догадывался, что я обо всем знаю. Он ушел в лес, чтобы там обвинять себя в своих ошибках. Мне было видение… как он распростерся на земле, плакал и бил себя кулаками.
— А теперь золото в руках моих братьев… Спасибо тебе, Грипнер, что рассказал об этом. Ты помог мне простить Гуннара, я считала, что это уже невозможно. — И вдруг я вспомнила слова Гуннара, произнесенные в зале у тела Сигурда. Он все еще не знал, что Брунгильда ему солгала о ночи в пещере. И мне так захотелось сказать ему правду, что я стала приподниматься со скамьи, на которой сидела.
— Ты должна забрать у Гуннара золото, — сказал Грипнер. — Или хотя бы меч войны. Я чувствую, что проклятье сильнее всего именно в этом предмете.
— Да, Грипнер, я сделаю это ради брата. Я должна еще кое-что рассказать ему. Мне следовало сделать это гораздо раньше. Но что станет со мной? Я тоже умру или убью кого-нибудь? Или произойдет что-то еще более страшное?
— Ты сильнее проклятья, но должна показаться Гуннару слабой, чтобы он подумал, что, отказав тебе в просьбе, может вернуть тебя в прежнее состояние.
— Но…
Грипнера посмотрел куда-то в сторону. Он поднял палец, чтобы остановить меня.
— Ни слова больше. Они встают.
Я обернулась и увидела, как Черо помогает Сунхильде подняться. Я торопливо обратилась к Грипнеру и прошептала:
— Но как мне использовать меч? Я должна знать.
— Тебе нужно лишь передать его в руки врага.
— Но как? Кому?
— Узнаешь, когда придет время. А теперь ни слова.
Подошли Черо и Сунхильда. Черо вытирала слезы тыльной стороной руки.
— Мы поговорили, — сказала она, — и понимаем, что ты с ребенком скоро нас покинешь. Мы хотим, чтобы ты знала: хоть нам и очень больно, мы не станем тебя удерживать, а проводим с лучшими пожеланиями мира и благополучия. — Черо повернулась к Сунхильде, которая неуклюже топталась рядом с ней, надувшись и глядя себе под ноги. — Правда? Мы ведь желаем ей мира и благополучия, Сунхильда? — Та кивнула, не поднимая глаз.
Я встала со скамьи и приблизилась к ним.
— Вы вернули мне жизнь, — начала я. — И нет таких слов…
— Никакие слова и не нужны, — нежно произнесла Сунхильда.
Я оглянулась на Грипнера, и он мне кивнул, будто знал, что я скажу дальше.
— Черо, Сунхильда, после всего, что вы для меня сделали, у меня нет права просить вас о чем-то еще, но я решусь просить вас еще об одной милости.
— Все, что угодно, — сказала Сунхильда, и я видела, что она готова снова заплакать.
— Вы правы, полагая, что мне вскоре придется уехать. Я даже хотела бы отправиться в путь уже завтра утром, если это будет возможно.
Сунхильда вскрикнула, но Черо стукнула ее тыльной стороной руки и кивнула мне, чтобы я продолжала.
— Но то, что мне предстоит, — дело не простое, потому что я собираюсь примириться с братьями. Присутствие ребенка может лишь все осложнить. Я бы хотела оставить девочку тут. А потом, примирившись, я вернусь сюда и пробуду у вас еще какое-то время.
Сунхильда подняла голову. На ее лице медленно проявлялась изумленная улыбка. Потом она обняла мать и зарыдала у нее на груди.
Я посмотрела на Грипнера. Он улыбался мне, будто говоря, что я приняла правильное решение. А я и не могла иначе. Мне очень не хотелось расставаться с дочерью, но по мне лучше уж было оставить ее в глухом лесу, чем приблизить к проклятому золоту. Сунхильда, которая знала и любила ее дольше меня, лучше всех остальных способна заменить ей мать. А потом, когда придет время забрать девочку отсюда, я возьму и Сунхильду. И у нас будут два дома, а у девочки — две матери.