Эдеко выпучил глаза и открыл рот. Потом изумление сменилось возмущением.
— Аттила не поверил бы! — воскликнул он.
Но его настроение испортилось, эта мысль потрясла его не меньше, чем меня. Он отвернулся и долго смотрел на северную стену моей хижины. Я внимательно за ним наблюдала, жалея, что не могу читать его мыслей. Меня так и подмывало подтолкнуть Эдеко еще дальше, к осознанию собственного страха, поскольку после этого ему пришлось бы признать и то, что его связь с Аттилой не настолько крепка, как казалось. Но вдруг на его лице снова появилась полуулыбка, и, сунув руку в кожаный мешочек, он повернулся ко мне. В руке Эдеко я увидела черную жемчужину, вставленную в золотое кольцо, висевшее на цепочке. Я приняла ее и стала рассматривать. Потом надела на шею. Когда гладкий бок камня коснулся моей кожи, я еще раз дала молчаливую клятву оставаться достойной дружбы Эдеко, единственного доступного мне теперь удовольствия.
* * *Весной Орест и Элса вернулись с сыном Бигилы. Я сама не видела мальчика, потому что Аттилы в то время не было в городе: он со своей армией и Эдеко вышел на равнину, чтобы их встретить. Эдеко рассказал мне обо всем, что там произошло. Для того чтобы загладить вину в серьезном проступке, Феодосии прислал к Аттиле самых знатных своих представителей, с которыми великий вождь уже встречался. Они преподнесли дополнительные пятьдесят мер золота, и взамен Аттила отдал им Бигилу. Евнух лично не пожелал присутствовать на встрече, и для того, чтобы сгладить это неприятное обстоятельство, римляне поднесли Аттиле новые дары.
В этой истории меня больше всего удивила снисходительность и мягкость Аттилы. Я думала, он придет в ярость, узнав, что евнух не присоединился к общей делегации. К тому же все это время я была уверена в том, что он убьет незадачливого заговорщика, может быть даже на глазах сына, и не даст римлянам шанса добраться до Константинополя. Но когда я поведала о своих мыслях Эдеко, тот лишь пожал плечами и рассказал мне еще немного о римских офицерах. Как только дело Бигилы благополучно разрешилось, они стали умолять Аттилу отказаться от земель к югу от Дуная. И вождь снова согласился.
— Значит, будет мир, — сказала я, пo-прежнему сбитая с толку.
— Да, мир, — тихо произнес он. — Мы дали Феодосию все, чего он хотел, а он взамен обещал соблюдать сроки и размеры податей и не лезть в наши дела.
— Все же мне кажется, — произнесла я, — что Аттила отказался от очень большого куша, ведь речь идет о землях, которые, я сама слышала, он называл своими.
— Да, так это и выглядит, — согласился Эдеко, и его взгляд оживился. — И Феодосию это тоже должно показаться странным. И пока император будет размышлять о причинах такого благодушия Аттилы, сам вождь получит полную свободу для действий.
— Для каких действий, Эдеко? — спросила я, боясь ответа.
Наблюдая за тем, как Эдеко кусает губы, будто бы решая, стоит ли ему отвечать, я достала жемчужину и провела ее гладким боком по своим губам. У меня уже появилась привычка постоянно играть с этой безделушкой.
Наконец, Эдеко улыбнулся, и эта улыбка показалась мне хитрой.
— Время — вечная река, Ильдико, — сказал он. — И если человек терпелив, истоки Времени непременно окажутся у его ног.
* * *Мне не пришлось долго ждать, чтобы с головой окунуться в истоки, о которых говорил Эдеко. Всего через несколько дней после этого разговора во время вечерней трапезы охранники привели к Аттиле двоих римлян. Один из них, говоривший на наречии гуннов, сообщил, что они прибыли из Западной империи; он был переводчиком для своего спутника, знатной особы. Переводчик плохо говорил на языке гуннов, и я слишком далеко стояла от него, чтобы понимать, но до моего слуха донеслось слово «Гонория», несколько раз повторенное за время разговора. После того, как оно было произнесено в последний раз, второй римлянин низко поклонился и вложил какой-то предмет в открытую ладонь Аттилы. Тот тут же сомкнул пальцы, а второй рукой стал теребить бороду. Этот жест говорил о том, что Аттила что-то задумал. Все это время вождь не сводил глаз с посла. Потом начал медленно и сосредоточенно кивать. Затем повернулся к Онегизу и сказал:
— Возьмите этих людей в один из своих домов. Смотри, чтобы их кормили и им было удобно.
Аттила часто приглашал к столу гостей, принесших ему подарки, но то, как он поступил на этот раз, навело меня на мысль, что разговор о Гонории для него очень важен. Ведь он не желал вести его даже в присутствии своих лучших людей, которые были единственными гостями вождя гуннов в тот вечер. Разливая вино, я внимательно посматривала на Аттилу. Долгое время он сидел, крепко сжимая свой подарок и глядя куда-то в сторону своей спальни. Потом внезапно вскинул голову и с удивленным видом обозрел присутствовавших, будто только что осознал, что сидит среди людей, с подносом еды на коленях.