— Что теперь? — тихо спросил Грипнер.
Я повернулась к нему.
— Теперь я должна уехать. Мне нужно примириться с братьями.
— Они беспокоятся о тебе. Много раз за время твоей болезни они присылали гонцов с просьбой разрешить им приехать, но мы с Черо думали, что будет лучше…
— Вы были правы.
Грипнер вытянул шею, чтобы посмотреть, что происходит у меня за спиной. Я тоже обернулась. Сунхильда и Черо тихо плакали в объятиях друг друга. Вышивка лежала перед ними.
— Сядь, — прошептал Грипнер. Я села. Он еще раз бросил взгляд на Сунхильду и Черо. Затем, решив, что они какое-то время будут заняты, зашептал дальше. — Мне не хочется говорить о твоем будущем в их присутствии. Они очень тебя любят и больше всего желают, чтобы теперь ты жила спокойно и счастливо. Но я кое-что видел и считаю, что должен тебе об этом рассказать.
— Неужели мое будущее настолько печально? — улыбнулась я.
Он покачал головой.
— Я видел лишь образы. Но одно я знаю наверняка: ты возьмешь меч войны.
— Меч Сигурда? Меч богов?
В моей памяти тут же всплыл образ меча, каким я видела его в последний раз, когда он светился зловещим светом с полки над троном Гуннара.
— Теперь это меч Гуннара, — сказал Грипнер.
— Но как я могу….
— Прошу тебя, молчи и слушай. У нас мало времени, чтобы поговорить об этом, но твое будущее и будущее меча объединены. Гуннар взял меч с собой, когда привез тело Сигурда и рассказал о его смерти. Тогда я все понял… А еще я знаю, что ты используешь его во благо. Только вот как — сказать не могу. Тебе придется выяснить это самой.
— Но Грипнер, это же смешно! Мне что, нужно обрезать волосы и облачиться в шкуры, подобно воину? Да ты посмотри на меня! Во мне лишь кожа да кости…
Грипнер подался вперед так, что его лицо оказалось совсем близко к моему.
— Вот я на тебя и смотрю. И вижу, что даже сейчас, з своей слабости, ты стала вдвое сильнее, чем была раньше. Ты тоже об этом знаешь. Но тебе все равно нужно быть осторожной. Меч проклят.
Я протянула руку через стол и схватила Грипнера за пальцы.
— О, Грипнер, отец, расскажи мне все, что знаешь. Это проклятье убило моего драгоценного Сигурда?
— Дитя мое, я слишком мало знаю. Когда я был моложе… Но сейчас я стар, и часто образы прошлого и будущего путаются с образами демонов, которые приходят к старому человеку, когда конец уже близок.
— Нет, Грипнер, ты видишь…
— Я уверен лишь в том, что знаю точно. Но давай не будем сейчас об этом. — Он снова глянул на Сунхильду и Черо. — Видишь, как они утешают друг друга? Скоро они осушат слезы и присоединятся к нам. А мне еще надо многое сказать тебе о Сигурде и о мече.
— Тогда рассказывай скорее. Я должна знать правду.
Грипнер опустил взгляд, и тут я заметила, как дрожит его нижняя губа. Но он быстро справился с собой и снова посмотрел мне в глаза.
— Сигурд был мне как сын, — начал он. — Я очень его любил.
— Я это знаю.
— Я говорил ему, что не надо ходить с Реганом. Говорил, что золото проклято, и, забрав его, он сам станет другим, поскольку не может человек не измениться, отдавшись во власть стяжательства. Говорил, что под влиянием золота он сделает то, на что раньше считал себя не способным. Мне жаль, что приходится все это тебе рассказывать, но ты должна понимать силу проклятья.
— Продолжай. Я выдержу.
— Я поведал Сигурду о том, что видел: забрав золото, он обречет себя на раннюю смерть. Если бы его не убил Гуннар, нашелся бы кто-нибудь другой, потому что под влиянием проклятья Сигурд предавал всех, кто попадался ему на пути. Ты уже об этом знаешь. Он стал собой, лишь когда закопал сокровище и отдал меч.
— Но у Гуннара меч уже давно, а он все еще жив!
Глаза Грипнера расширились. Они буквально светились.
— И ты называешь это жизнью? Он потерял жену, брата и считает, что потерял сестру Я видел его здесь, на похоронах Сигурда; это был сломленный человек. Когда я отказался принять у него золото, он стал молить, чтобы я взял его жизнь в уплату за смерть Сигурда. Наш гонец, вернувшись от Гуннара в последний раз, сказал, что меч войны покрыт толстым слоем пыли, вместе с его арфой. Нет, Гуннара нельзя назвать живым. Его жизнь закончилась вместе с жизнью Сигурда и Гуторма.
Я слушала Грипнера лишь краем уха, все время думая о Сигурде.
— Выходит, Сигурд верил в силу проклятья, хоть и убедил меня в обратном. Понятно. Значит, ты хочешь сказать, что он предпочел короткую жизнь хранителя сокровищ долгой жизни, полной любви и счастья со мной? Но почему, Грипнер? Почему Сигурд сделал такой выбор?
— Реган был полон решимости разыскать сокровище. Он больше ни о чем не мог думать. Он знал, где спрятано золото. Я рассказывал Сигурду о проклятье и о тех ужасах, которые оно за собой влечет, а Реган твердил ему обратное. Уверял, что, убив дракона и добыв его золото, Сигурд станет великим человеком, может, даже величайшим из живущих. Что люди на все века запомнят его имя и станут петь ему хвалебные песни. И, в конце концов, Реган победил.
— Прости, но разве ты не мог отослать Регана, когда увидел, что тот сбивает с пути сына твоего брата?
— Отец Сигурда подарил Регану собственные земли к северу от наших, и не в моей власти было изгнать его оттуда. И, кроме того, Сигмунд завещал, чтобы Сигурд учился жизни у Регана. Сигурд всегда был очень уязвим. Мой брат надеялся, что хитрость Регана закалит его.
Я покачала головой.
— Он предпочел мне смерть… Прости меня, Грипнер, но мне никак не избавиться от этой мысли.
— Дитя, он выбрал славу, а смерть была лишь ее спутницей. Именно славу он видел в своем воображении: величие, богатство, вечная хвала, — когда отправлялся в поход. А о смерти думать отказывался. Сигурд верил, что его величие как-нибудь поможет ее обмануть.
— Тогда я знаю, что должна сделать. Я знаю, чему посвящу свою жизнь. Если ты говоришь, что я должна взять меч войны, — так тому и быть. Пользуется им Гуннар или нет, — я все равно не знаю, как мне сбежать с мечом… Но у меня будет и другая цель. Я уже показала тебе свою вышивку. Однако я берусь сделать еще одну, и тогда однажды, когда бургунды снова обретут свое королевство, она будет висеть в доме короля, и все люди узнают, что Сигурд…
— Да, Гудрун, ты снова расскажешь свою историю о Сигурде, в этом и не сомневайся. — Его глаза заблестели, и он тепло улыбнулся. — Но на сей раз тебе не придется вышивать. И когда тебе выпадет возможность поведать эту историю, ты уже будешь не молода… Но наше время заканчивается, а я отвлекся. Гудрун, дитя мое, рассказ Сигурда о своем подвиге был не совсем правдив. И в следующий раз ты должна открыть всю правду. Пусть эта правда несколько уменьшит величие его подвига, но она поможет слушателям понять всю серьезность ошибки, когда чести предпочитают славу. Потому что, если человек живет ради славы, он забывает, что он все еще человек, и не желает подчиняться законам, по которым мы все живем…
— Так дракона все-таки не было? Я это подозревала, и, по-моему, братья думали так же. О, как тяжело осознавать, что Сигурд солгал!
— Не было дракона? Неужели я это сказал, Гудрун? Нет, дракон был. И хотя я не видел его образа, но чувствовал отвращение Сигурда к нему, его борьбу с ним. Я чувствовал это вот здесь, — и Грипнер ударил кулаком в сердце. — Если бы дело было в драконе…
— Но в чем же тогда?
Грипнер опустил голову. Я протянула руку и коснулась его короны. Он медленно выпрямился и взял меня за руки. В его мягком взгляде чувствовалась боль.
— В чем же рассказ Сигурда отходит от истины? — торопила я. — Он хотел мне признаться, но я тогда отказалась слушать.
— Я думаю, что он убил Регана.
— Не может быть!
— Этот образ ясно стоит у меня перед глазами. Я вижу его, когда сплю и когда бодрствую.
— Но он же любил этого гнома!
— Да, любил. Но Реган, должно быть, его предал. Видимо, решил оставить себе все золото. Не знаю. И никто теперь не узнает.
Я отвернулась.
— Значит, это было сердце Регана…
— Да, его.
Я забрала руку у Грипнера.
— Не могу в это поверить.
— Не мог и я. Но помни, — Сигурд был не в себе. Он уже забрал это проклятое золото. И оно изменило Сигурда. Я сразу это заметил, когда он вернулся к нам. Сигурд сожалел об этих переменах. Это я точно знаю. Он был раздавлен, совсем не так должен бы чувствовать себя мужчина, только что совершивший подобный подвиг. Сигурд избегал меня — наверное, догадывался, что я обо всем знаю. Он ушел в лес, чтобы там обвинять себя в своих ошибках. Мне было видение… как он распростерся на земле, плакал и бил себя кулаками.