— Пейте, пейте, удивительная королева красоты, — говорил Эрик. — У вас глаза начинающей киноактрисы и ножки молодого оленя, а ваши дочери разобьют сердца миллиону мужчин.
— Так и быть, — согласилась она.
До самого рассвета Эрик демонстрировал те свои таланты, которые заставляли забыть о целомудрии аспиранток Калифорнийского университета, доводили до безумия мою мать и приводили в экстаз университетских деканов — пока те не падали под столы на факультетских посиделках. На эту ночь его способность организовывать вакханалии обеспечила всем некоторую передышку — я, например, и забыла о том, что прочитала в мамином дневнике. В два часа ночи дочери хозяина с воплями прыгали вокруг Эрика, а их мать танцевала с мужем танго, выкрикивая тому на ухо песни Фелипе. А вот Иоланда по мере опьянения становилась все более величественной. За столом она сидела очень напряженно, с высокомерным выражением лица и в классической позе русского посла или же затянутой в корсет дамы полусвета. Но когда я подошла, чтобы ее обнять, она утратила манериентальность; схватив мои руки, прижала к лицу и поцеловала.
— Я и люблю тебя, и ненавижу, — сказала она. — Хотя на самом деле я вовсе не ненавижу.
— Ты моя лучшая подруга, Иоланда! — всхлипнула я. — Я была настоящей задницей.
— Это точно! — в порыве пьяной откровенности воскликнула она. — Задница у тебя, как у лошади.
Вскоре все остальные постояльцы уже сидели за длинным деревянным столом рядом с Иоландой и то смеялись, то безутешно плакали над трагедией урагана, ужасами войны и той невероятной пустотой, что осталась после всех смертей. Жена хозяина время от времени отправляла дочерей спать, но уже через несколько минут девчонки вновь, босые, появлялись на кухне, жевали блинчики и с интересом принюхивались к рому. Тем временем Эрик, продолжая свою жизнеутверждающую деятельность, чем-то напоминавшую библейское сказание о рыбе и хлебах, ухитрился сделать так, что бокалы всю ночь оставались полными; кроме того, он лично испек на старой черной сковородке восемь партий блинов, подбрасывая их вверх так, что они описывали в воздухе мертвые петли. Он танцевал, пил, потел и, стоя у плиты, рассказывал периодически возникающим девочкам какие-то байки (где хозяин гостиницы взял топливо для того, чтобы растопить чудовищное устройство, понятия не имею, но, по-моему, как-то раз он оттащил на задний двор пару тумбочек и вернулся обратно уже с целой охапкой дров). Наконец, в шесть часов утра Эрик на цыпочках прошел над распростертыми на полу девочками, вытащил из-за стола сидевшую неестественно прямо Иоланду и под музыку «Святого Михаила-архангела» начал танцевать с ней, обмениваясь сомнительными шуточками и хохоча изо всех сил. Затем наступила моя очередь.
— Вставайте, Клеопатра! — наклонившись надо мной, сказал он. — Станцуйте со мной фокстрот, мой прекрасный синий чулок, моя принцесса, моя милая фурия, моя русалка…
— Должно быть, вы пьяны, — сурово сказала я.
— Совершенно пьян, — ответил он.
— Господи, ну давай же! — сказала Иоланда. — Она ведь так коротка.
— Кто она?
— Жизнь! — рявкнула Иоланда.
И мы начали танцевать. Обняв за талию, Эрик закружил меня в ритме мамбо. Он вертел меня так, что мои руки мотались из стороны в сторону, волосы развевались, а ботинки, казалось, вообще не прикасались к полу. Когда я откидывала голову, в глазах сверкали искры и я смеялась — впервые за последние восемь дней. Сначала я растерялась, но потом в моей душе без труда отыскались те взрывные нотки, которые как раз и составляют лучшую часть сальсы и рок-н-ролла. А когда он начал крутить меня так, как это делали в пятидесятые годы, я вдруг начала, запинаясь, выкрикивать полузабытые строчки песен; Эрик согнулся пополам от смеха, а остальные участники торжества наградили меня нестройными возгласами «Давай, давай!».
А потом музыка кончилась, я слышала только шум крови в висках и царапанье иглы по пластинке. Бросив возмущенный взгляд на проигрыватель, Эрик скривился.
— Вы однозначно лучшая из тех никуда не годных танцоров, с которыми я когда-либо имел удовольствие разгромить чужую кухню, моя решительная красавица! — воскликнул он, и я обнаружила, что мы стоим, крепко вцепившись друг в друга, земля вертится у нас под ногами, а окружающие предаются тому совершенно фантастическому пьянству, которое помогло нам на какое-то время избавиться от всех тяжелых мыслей.