Вытащила я тебя из чрева, но при этом вывихнула тебе левое плечо и оба бедра, так что сразу решила — если выживешь, будешь настоящим уродом.
— Почему?
— Да потому, что не могла я обратно твои косточки на место поставить, не получалось, — В глазах повитухи появились слезы, они побежали по ее коричневым морщинистым щекам прозрачными ручейками, но мне ее почему-то не было жалко. — Да и закричал не сразу, сначала думала — так и не очнешься. Я тебя и переворачивала вниз головой, шлепала, а ты все не кричал. Бледнеть стал и холодеть прямо на моих руках. Догадываешься о моем тогдашнем состоянии?
— Вполне, — кивнул я, начиная что-то понимать. Вот кто убил мою мать! Конечно, она была тогда молодой девчонкой, и сама растерялась, но за ее ошибку пришлось мне тяжело платить. Впрочем, возможно, это была и не ошибка, а судьба. Кто знает, как все происходит в этом мире? Боги любят такие шутки. — Что происходило дальше?
Я словно видел все как наяву. Мигающая плошка с маслом, умирающая женщина, измученная долгими родами, уставшая, ослабевшая, мало понимающая в том, что происходит. А рядом растерянная девушка, почти девочка, с полумертвым изуродованным младенцем на руках.
— Не знаю точно, — бабка вздохнула. — В какой-то момент от страха и усталости мне и самой плохо стало. Попробуй, посиди с роженицей с утра до вечера, послушай ее крики, и пойми, что ничего не умеешь. В общем, сомлела я. Села на табурет и то ли задремала, то ли что-то еще…
Вот тогда и случилась нечто странное: амулет на груди твоей матери неожиданно засветился желто-оранжевым цветом да так ярко, что я чуть сама не представилась от страха.
— Дай мне его, — прошептала она, бледнея все больше. — Моего ребенка. Он непохож на других, я знаю. Мне ему помочь нужно.
Нос ее заострился, лицо посинело, думаю, она уже за моей спиной свою смерть видела.
Я обтерла тебя какими-то тряпками, перекусила зубами пуповину и завязала своим узлом, не особо стараясь. Ты же мертвый был, не оживал.
— Убью! — скрипнул я зубами, глядя пустым взором в окно. Я видел все, что происходило семнадцать лет назад, и мне было плохо от этого.
— Да, убивай, давно пора, — горько усмехнулась женщина. — Думаешь, мне жить тогда хотелось? Поверь, ни тогда ни сейчас жить бы не стала, но живу, потому что вера умереть не разрешает. Не виновата я. Позвали мою мать, а не меня, только она не смогла придти, потому что болела. Она тоже твоего отца испугалась, поэтому и послала. Думала, роды будут легкими, и я справлюсь. Кто ж знал, что так все выйдет? А не пошла бы, убил бы мою мать твой отец, он грозился…
— Слушаю тебя, — я отвел свой взгляд от окна, еще раз внимательно осмотрел повитуху и понял, что ее смерть не снимет с моей груди ту тяжесть, что сейчас легла на мои плечи. Мне было всего семнадцать лет, примерно столько же, сколько этой женщине, когда она меня принимала. — Рассказывай, что было дальше…
Я положила тебя ей на грудь, она попросила, чтобы я ее приподняла и подложила под спину подушку, так она могла сидеть. Я сделала, стараясь не смотреть вниз, на ее ноги…
— Почему?
— У нее кровь текла, не останавливаясь, а мои травки не помогали, уже и кровать была вся в крови, и даже вниз протекло, капало на пол…
— Дальше, — потребовал я, уже находясь в какой-то прострации, не совсем понимая, что требую. — Говори все!!!
— Она заново перевязала мой узел, поэтому и говорю, что на тебе узел не мой. Только вязала не просто так, а вкрапляя звенья тонкой золотой цепочки от амулета в твою плоть.
А потом положила свой оберег тебе на тельце и произнесла несколько гортанных фраз на странном неизвестном языке, амулет засветился, полыхнул светом так, что меня отбросило в угол. Я упала и потеряла сознание. Сколько пролежала, не знаю. Но только очнулась от страха. До меня дошло в моем забытьи, что если твой отец вернется и увидит все, что здесь произошло, то мне не жить. Я вскочила, подошла к кровати и увидела, что мать твоя лежит мертвая, не дышит. Даже зеркальце к губам подносила, хоть уже сразу поняла, что все кончено. Кровь начала сворачиваться, стала черная и… наконец-то перестала течь.
— Ты когда-нибудь закончишь свой рассказ, или так и будешь тянуть?
— Что тяжело? — криво усмехнулась повитуха. — А я с этим семнадцать лет жила, никому ничего не рассказывала. Спать не могла, просыпалась от кошмаров и собственных криков. Вот только сейчас чувствую, как мне легче становится, так что потерпи.