====== Глава 17. He Shot Her Down. ======
(от третьего лица) Чак Басс сидел развалившись на мягком диване с арабским узором. Он медленно заливал в себя остатки виски из стакана. Пустую бутылку Jack Daniels он покручивал в руке. После звонка его бывшей работницы и в то же время девушки, которая была в него влюблена, стакан с мохито полетел с балкона на асфальтовую дорожку. Испуганный от крика Басса официант через минуту прибежал с бутылкой виски. Чаку было плохо. Даже литр алкоголя не смог заглушить его боль. Его как будто тысячу раз ударили в живот, и он задыхался. В его голове крутилась фраза Евы Купо: “Она тобой играет. Кое-кто попросил ее, чтобы она заставила тебя страдать. И у нее получилось! Не жди, что она любит тебя, Басс. Она выполняет свою работу”. Чак плакал. Горькие и соленые слезы стекали по его щекам и капали на паркетный пол. Его вопрос был, почему она так делала. Зачем? За что? Что он ей сделал? Он всячески пытался угодить этому хрупкому и нежному созданию, ради нее научился ухаживать за девушками, говорить приятные вещи. Его семья, его отец, мать и брат полюбили эту девушку. А она оказалась покупной мразью. Сука! Он ненавидел ее. Ненавидел за то, что любил. Любил и любит даже после этого. Он ненавидел и себя, что не смог распознать за идеально приложенной маской доброты и обаяния злую коварную дрянь. Ненавидел, что любит ее до сих пор. Ударивший в голову алкоголь разбавил мысли Чака идеей. Он решил, что она будет его. И он будет издеваться над ней так, как пожелает. Чтобы ей было больно так же, как ему больно сейчас. Чтобы ее сердце разрывалось на мелкие кусочки, так же, как его сердце разрывается сейчас. Он будет любить ее и ненавидеть. А любить его он заставит. Басс вскочил с дивана, а море алкоголя его изрядно зашатало. Но в голове у него вертелась ужасная вещь. Был бы он трезв, никогда бы такого не сделал. Стакан и бутылка виски полетели с огромной скоростью в колону и разбились вдребезги. Когда Басс вылетал с веранды, он сорвал дверь с петель, как ему показалось, не особо-то и сильным толчком. На лифт он не хотел тратить какие-то две минуты, поэтому ринулся по лестнице на третий этаж, к комнате той, которую он неоспоримо считал дрянью и сукой. По дороге, во время яростной быстрой ходьбы, он нащупывал во внутреннем кармане слева – рядом с сердцем – ключ от ее номера, на который он развел симпатичную работницу отеля, которая вдобавок была американкой. Карточка-ключ со звуком “вжик” пролетела в разъем для нее, а дверь распахнулась. Девушка от столь громкого и резкого звука проснулась и села в кровати. Чак не заметил, что во время сна, она прижимала к себе подаренного им же плюшевого щенка. Он, задыхаясь, остановился возле ее кровати. Блэр прекрасно понимала, что он пьян, но не видела из-за сонных глаз его разъяренного лица и вздымающихся от нервного дыхания плечей. Она, передвигаясь по кровати на коленях, доползла до края и посмотрела на Чака. Она впервые видела его глаза такими сумасшедшими и злыми. В них было столько яда и озлобленности, что девушка вздрогнула, но, думая, что то, что с ним случилось, абсолютно не из-за нее, начала его успокаивать. – Что с тобой случилось, Чак? – нежно спросила она положив ладонь на его щеку. Она еще смеет меня трогать после всего?! – кричали мысли Чака. Он был на грани, срывался. Еще секунда и он бы вцепился ей в горло. Прошло меньше секунды, как ее рука покоилась на его лице, но в его памяти проскочили все моменты их общения, жизни. Начиная со встречи в прихожей их квартиры, заканчивая сегодняшним вечером. Как он пытался вырваться и найти того ублюдка Макса, что изнасиловал ее на улице, как он потом избил его в дешевом манхэттенском баре. Их первый секс. Это было прекрасно. Ее изгибающееся тело было полностью в его руках целых четыре часа. Потом друзья, снова секс. Столько чувств и страсти. Потом самолет. Это был их самый короткий секс, но сколько чувств он им доставил. По крайней мере ему, пока он все не испортил. Но сейчас ему было плевать на все обиды, которые он причинил Блэр Уолдорф. Сейчас все его другие чувства зашкаливали, поэтому он напрочь забыл о своих ошибках. Он тогда не знал, что будет жалеть о том, что сделает. Ровно по истечению секунды, Басс небрежно и резко сбросил руку Блэр с себя, а потом, сильно размахнувшись, ударил ее по щеке тыльной стороной ладони. Девушка не вскрикнула. Она глухо вздохнула и повалилась на кровать. С трудом отняв лицо от простыни, она нащупала на своей губе что-то мокрое. Она убрала руку с губы и посмотрела на пальцы, разглядывая на них бордовую жидкость. Она начала задыхаться. Задыхаться, потому что начала осознавать, что он ударил ее! Ее Чак, Чак, которого она любит всем сердцем, ударил ее! Она не могла этого принять. С трудом подняв злые, но ничего непонимающие, глаза на Чака, она отшатнулась. В них не было сожаления или попытки извиниться. В них была все та же злость и ярость, к ним добавилась решительность. Блэр безумно испугалась, осознавая, что это не конец. Он обошел кровать и подошел к ней сбоку, пока Блэр отползала назад, тяжела дыша. Она не вскрикнула и тогда, когда он схватил ее за ногу и потянул на себя. Не закричала, когда он перевернул ее на живот, разрывая тонкую майку от пижамы. Девушка услышала, как Чак достал из штанов ремень. Крепко зажмурив глаза, она вцепилась в простыни мертвой хваткой и приготовилась к наступавшему ей на пятки аду. Ей не хотелось думать, что же она ему сделала, за что он так с ней. Ей хотелось думать о хорошем. Как будто ей это сниться. Она начала вспоминать об этом дне. Он был прекрасен. Даже если бы она провела этот день в какой-нибудь глуши лесной, она была бы счастлива, только если бы он был рядом. Она не обращала внимания весь этот день ни на что, только на Чака. Он был для нее ее вселенной, ее миром. А сейчас он рушит его. Она не закричала даже тогда, когда жесткий ремень рассек ее нежную кожу на спине. Она вцепилась зубами и ногтями в простынь и даже ни разу не вскрикнула, даже не простонала. Удары крушились на нее как кирпичи на землю с рушившегося здания. Каждый удар приносил шокирующую боль, как будто вся тысяча вольт пронзает тело. Она мечтала умереть. Боль была настолько сильной, что терпеть ее под силу только королеве. – А я буду любить тебя и такой, – говорил Чак, растерзывая хрупкую спину и плечи девушки все новыми и новыми ударами. Блэр не слышала этого. Из-за боли, она не могла ни сказать, ни услышать. Она знала, что вся в крови, потому что ремень опускался на спину со звуком расплескивания жидкости. Тошнота подбиралась комом к ее горлу, но она держалась. Она не позволит себе ничего, кроме терпения. И твердо решив для себя, что никогда, никогда она не подпустит Чарльза Басса к себе, продолжала терпеть боль, обещая самой себе, друзьям, родным, что вытерпит и выживет. Неожиданно удары остановились. (Блэр Уолдорф) Последние несколько ударов ремнем, который я сама же ему подарила, я не чувствовала. Спина горела, все тело было в крови. Он рассек мою кожу до мяса. Я должна держаться. Ради других. Ради себя уже не стоит, ведь десять минут назад я потеряла смысл жизни, как только его рука с размаха опустилась на мое лицо. Он остановился. Я облегченно выдохнула, отпуская простыни. Я не чувствовала боли. Никакой, кроме душевной. Сердце разрывалось. Мне хотелось плакать только от того, что было жаль себя. Жаль, что я не смогла отказать милой женщине с очаровательным ребенком на предложение работать няней. Жаль, что я не смогла заставить себя ничего не чувствовать к этому ублюдку. Жаль, что я сама буквально толкнула его в свою постель. Жаль, что я бесповоротно и окончательно влюбилась в чудовище, которое только что искалечило меня. Мне было жаль себя за это. Я только сейчас обнаружила, что в одной руке я вместе с простынью сжимала подаренного Чаком щенка. Я сжала его в руке еще сильнее, пытаясь подбодрить себя. Я почувствовала, как Чак отошел от меня на шаг. Я не видела его лица и не хотела. Я боялась. Я очень боялась увидеть в его глазах то, что не хотела. Поэтому так и не посмотрела в них. Я медленно подняла руку и опустила на край своей спины. Оказывается, я все-таки чувствую боль, потому что от легкого прикосновения, меня как будто разодрало на части. Зато пальцы окунулись в теплую, достаточно густую жидкость, а уперлись во что-то мягкое. Неужели, он настолько сильно меня избил. Я услышала, как он ушел. Ушел, ничего не сказав. Хотя, я была рада, что он молчал. Я бы разрыдалась, услышав его голос. Разрыдалась от того, что я не понимала, за что он так со мной? Я вспомнила его слова, которые он произнес, когда я забирала его из бара: “Ты – лучшее, что у меня есть”. Если это было правдой, если он не врал мне, то зачем разрушать лучшее, что у тебя есть?! Какое-то время я лежала не шевелясь. Да и шевелиться было больно. Слишком больно. Звонил мой телефон, но я не отвечала, хоть он был и рядом, что тянуться не надо. Через какое-то время я услышала звук открывающейся двери. – Блэр? – испуганный голос Элизабет застал меня врасплох. Я не хотела, чтобы она меня видела. – Эл... уйди... – попыталась сказать я, но получилось издать лишь жалкий хрип. Элизабет зажгла свет. Он больно резанул по глазам. – О Господи! – заорала Элли, – Би! Родная, что с тобой?! (Чак Басс) Я отступил от нее на шаг, крепко сжимая оружие, которым я только что убил то, что было мне дороже всего. Я убил ее доверие ко мне, ее привязанность. Она меня возненавидит. И неважно, что ее наняли. За столько времени невозможно не привязаться к человеку. Я стоял и смотрел на нее. Слезы текли по щекам. Я не мог поверить, что я сделал это с Блэр. Я мгновенно протрезвел. Я увидел, как Би медленно подняла руку и коснулась спины. Она крепко сжала зубы и прошипела. Больно. Я мразь, ублюдок, подонок. Что бы она ни сделала, она не заслужила этого. Я не мог больше смотреть на ее мучения, поэтому выбежал из номера. У меня не было сил идти в свой, поэтому я прислонился к стенке и опустился по ней вниз. Я накрыл голову ладонями, сжимая ее в руках, как будто она сейчас лопнет. Я забыл про всю ту злость и обиду, которая подтолкнула меня к этому поступку. Передо мной было только любимое тело, которое я изуродовал своими же руками. Она никогда меня не простит. Она все расскажет Элли, а та расскажет Барту. Он слишком любит Би, поэтому наймет ей телохранителей и теперь ни за что не разрешит съехать от них, а ведь Блэр хотела жить в своей квартире, потому что, черт возьми, чувствовала себя неудобно по отношению к Барту и Эл. Я услышал отчетливый приближающийся бег. Мне нужно спрятаться. Я вскочил и забежал за угол, который было прямо справа. Немного выглянув я увидел Элизабет. С обеспокоенным лицом она распахнула дверь, которую я не до конца закрыл. Через минуту я услышал: – О Господи! Би! Родная, то с тобой?! Я вышел из-за угла и подошел к двери, прислушиваясь. – Блэр! Что это? Как это? – я слышал, что мама плачет, и только сейчас понял, что Блэр за все это время не проронила ни одной слезинки. – Эл... все хорошо... – я не узнал голос Би. Он был охрипшим и холодным. Не было тех ярких ноток, которые я слышал, даже когда она злилась. – Блэр, что такое хорошо?! – верещала Элли, – Тебя избили?! Кто эта мразь?! Я найду его и убью собственными руками!!! Я был уверен, что Би сейчас все скажет, и я бы не рассердился. – Эл, я упала с лестницы, – уверенно заявила Блэр. – Какого черта ты мне врешь?! – орала мама, – Нельзя так упасть с лестницы!!! Алле, срочно, врачей в 519 номер! – Эл звонила на ресепшен. – Какие врачи, Эл... – Тебе нужно что-то сделать! Господи, Би, пожалуйста, скажи мне, кто это сделал? В Дубаи свои законы! За жестокое избиение дают от восьми до двадцати! Иногда, пожизненное. Я бы пошел в тюрьму, если бы это надо было. Я заслужил. Я заслужил даже казнь на электрическом стуле. – Эл, мне плевать, я упала с лестницы! – заявила Би, но ее голос дрожал. – Блэр! Ты понимаешь, если ты мне не скажешь, то Барт все равно найдет его! – Мне плевать! Я не хочу, чтобы кого-то искали! Да, меня избили, но ты должна сказать всем, что я упала с лестницы! – Блэр, придут врачи, ты думаешь, они не поймут, что тебя избили?! – кричала Элли. Мне хотелось вбежать в номер, опуститься на колени и молить о прощении, которое я никогда не получу. Хотелось вбежать туда, схватить ее лицо и целовать ее губы, даже если она будет сопротивляться. Я стоял посередине коридора и рвал на себе волосы. Я был готов зайти туда, и признаться во всем, но к номеру неслась целая бригада врачей. У них была койка на колесах, прикрепленная к ней капельница и что-то еще. Они завезли в открытую дверь номера койку. Видимо, Блэр поднимали с кровати. Она кричала. Сердце сжималось от первой услышанной нотки ее голоса. – Боже, Би! Так больно? – я чувствовал, что Эл сейчас тоже будет кричать. – Успокойся, Эл, все нормально, – прошипела Би. Какая она у меня сильная. Я сильнее никого не видел, ни мужчин, ни женщин. Ей безумно больно, а она умудряется успокоить еще и Элли. Слава богу все были заняты Блэр, поэтому не заметили меня, когда вывозили ее из номера. – Стойте! – закричала Би, когда они отъехали от меня на пару метров. – Что такое, Би? – обеспокоенно спросила Элли, поглаживая щеку Блэр. – Мне нужен мой щенок, – четко проговорила она. – Какой щенок? Би, ты бредишь! – возразила Элли. – Нет, он лежит на кровати. Беленький такой. Пока он не будет у меня в руке, мы никуда не поедем! – от ее настойчивого тона даже врачи были в замешательстве, поэтому, чтобы не тратить время, начали подключать к Би какие-то аппараты и капельницу. Элизабет развернулась и увидела меня. Она ничего не сказала, просто метнулась в комнату. Она оттуда выбежала с игрушкой и развернулась ко мне. Ее взгляд упал на мои руки, которые были все в крови. Потом она посмотрела мне в глаза, которые я через секунду опустил вниз, не выдержав ее взгляда. Я услышал ее шумный выдох, а потом отчаянный крик: – Блэр, пожалуйста, скажи мне, – по ее щекам потекли слезы, – что это сделал не Чак. Блэр не ответила. – Скажи! – закричала Элизабет и закрыла лицо, рыдая, – Скажи, что мой сын тебя не трогал!!! – Элли! Я упала с лестницы! Это не он! А теперь дай мне игрушку! – крикнула в ответ Блэр, – Только не падай! Пожалуйста! Я не смогу встать и поднять тебя! Иди сюда! Сейчас же! Элизабет отчаянно покачала головой, и побежала обратно к Би. Я встретился с ней взглядом. Она смотрела на меня... как будто спрашивая: “Зачем ты это сделал со мной?”. Она отвела взгляд, потому что Элли протягивала ей щенка, которого я подарил. Она взяла его в руку и прижала к груди. Больше она не открыла глаза. Они завернули за угол и скрылись из моего поля зрения. А я же не верил сначала Купо! Я кричал ей, что не верю, но она так спокойно утверждала это, что было невозможно не поверить. Она попросила принести ей щенка. Значит, все это было не правдой. Я не имел никаких оснований на это! Я хотел позвонить Купо, но ее телефон не отвечал. Я собирался звонить всем своим людям в Нью-Йорке, чтобы они искали эту дрянь, чтобы убили ее. Но от безысходности, от злости и ненависти к самому себе, я замахнулся и разбил телефон об стену. Я зашел в свой номер и, приняв душ, смывая с себя кровь любимой, переоделся в первый попавшийся костюм и устремился в госпиталь, который находился рядом с отелем. Там во всех палатах были стеклянные стены. Меня не хотели пускать, но я не слушал никого. Я бегал по коридорам между мельтешащих врачей и других людей. Я шел на запах. Как собака. Ее запах я узнаю из тысячи. Я добрёл до одной из палат, откуда только что вышло шесть докторов, которые похлопывали друг друга по плечам, как будто спасли кому-то жизнь. Я посмотрел на палату, откуда они вышли и увидел копну шоколадных волос. Это моя Блэр. Рядом с палатой на диванчике свернулась Элизабет и спала. На ее щеках застыли дорожки от слез. Я не понимал, почему Блэр не рассказала ей, что это я. Она боится, что меня посадят в тюрьму?! Я сам пойду и сдамся! Я должен ответить за это. Я тихо приоткрыл дверь палаты и зашел внутрь, так же тихо закрывая ее. Блэр лежала на животе. Простынь покрывала ее ноги. На спине лежали бинты. Ее головка была повернута в сторону стены, а ко мне она лежала затылком. Я собирался подойти к ней, чтобы проверить, спит она или нет, но зазвонил ее лежащий на тумбочке телефон. Я увидел, как Би вздрогнула, но протянула руку к телефону. Она нажала на кнопку “принять”, включила громкую связь и положила телефон обратно. – Алле... – прохрипела Блэр в трубку. – Блэр! О Господи! – я чуть не поперхнулся, когда услышал голос Евы Купо. Что она делает?! Зачем звонит?! – Ева? – промямлила Блэр, – Зачем ты мне звонишь? – Скажи, что с тобой? Что он с тобой сделал? – нервно кричала Ева. – Что? Откуда ты...? – с трудом произносила Блэр – Би, прости меня! – Ева плакала, – Это я! Я ему позвонила... – Что? – прошептала Блэр, пытаясь подняться в кровати, но тут же рухнула обратно, – Что ты ему сказала? – Сказала, что ты с ним играешь, просто заставляешь его мучиться из-за себя. Я хотела, чтобы он страдал, мучился. Он мне почему-то поверил! Я не думала, что он что-то с тобой сделает! – Зачем? – сквозь всхлипы спросила Блэр, – Зачем тебе это?! Я знаю, я вела себя с тобой не лучшим образом, но разве я заслуживаю разодранной до костей спины?! – Би, прости меня! – сквозь слезы воскликнула Ева, – Меня очень бесило, что он ни с кем никогда так себя не вел! Меня бесило то, что только ты смогла его изменить! Меня бесило то, как он смотрел на тебя тогда, в “Виктролле”! Меня бесит сейчас то, что он тебя любит! – Твою мать, Ева, да не любит он меня! – рыдая, сказала Блэр, – Если бы любил, сделал бы такое со мной?! Поверил бы тебе?! Ева, ты не думаешь вообще, что ты говоришь! – Блэр, прости меня! Я много выпила, и вообще не понимала, что я делаю. Не выходили из головы ее слова. Она просто пошутила. Взяла и пошутила. Из-за ее шутки я сделал ужасное со своей любимой. Блэр даже не знает, что она – моя любимая. Она уверенна, что я ее не люблю. Я с трудом борол желание подбежать к ней, упасть на колени, взять ее лицо в ладони и молить о прощении. Пусть, я его никогда не получу, но я буду просить всегда. – Ева, если честно, я на тебя не злюсь, – хриплым голосом сказала Блэр. – Что? – удивилась Купо, – Не злишься? Ты издеваешься? Ты должна меня расстрелять к чертовой матери и... – Успокойся. Я знаю, ты его любишь, а что ни сделаешь ради любви. – Ты че? Я его не люблю уже давно. С той ночи в “Виктролле”. – Оу, понятно, – сказала Би, – Пообещай мне, что никто в Нью-Йорке не узнает об этом! Потому что Чак из-за этого может серьезно попасть. К тому же в Дубаи свои тут законы. – Ё мое, Блэр! Когда ты успела превратиться из стервы в добрую фею?! – после минутного молчания спросила Ева, – Ты заботишься о человеке, который тебя только что избил! – Вот такая вот я, прошу любить и жаловать, – усмехнулась Би. – Тебе очень больно? – извиняющимся голосом спросила Ева. – Да, – ответила Би и поднесла руку к спине, чтобы потрогать, – А ты знаешь, спина не болит, но мне очень больно. – А что же тогда болит? – Сердце, наверное... Из закрытых глазок Блэр покатились слезки. И мое сердце плакало вместе с ней. Его как будто засовывали в тиски и сжимали с невероятной силой. Я не заметил, что моя рука лежит на том месте, где находится сердце. Видимо, мое сознание боялось, что оно вырвется наружу. Я больше не мог ничего слушать. Я вышел так же тихо, как вошел, и устремился прочь из госпиталя. Я не буду пить, не буду спать. Я обязан наказать себя за то, что сделал. Если выпью, то мне станет легче, если засну – вообще уйду из мира на пару часов. А я должен сидеть с этой болью внутри. Чтобы она меня разъедала. Моя маленькая девочка. Что же я натворил? Я сполз с кресла на пол и взвыл как раненый волк. Только я был ранен глубоко в сердце. (Блэр Уолдорф) После разговора с Евой мне не стало легче. Наоборот, было намного хуже. Я просто не могла принять, что Чак поверил ей. Она просто позвонила ни с того ни с сего и ляпнула неизвестно что! Я разве давала ему повод не доверять мне? Еще Серена послезавтра приезжает. Увидит меня такой. Пришел врач. Он был австралийцем, поэтому знал английский. – Как себя чувствуете? – спросил он меня, снимая бинты. – Нормально, – о господи! Мой голос был похож на хрип старушки, поэтому я откашлялась. – Сейчас я помажу мазью, которая ускорит рост эпидермиса... – Чего? – ...и утром мы уже сможем положить вас на спину. Эпидермис – это верхний слой кожи. Конечно, поврежден немного и второй слой – собственно, кожа, – но мазь его излечит где-то за час, – пояснил врач. – Это типа ускоренное восстановление? – усмехнулась я. – Что-то вроде того, – я почти не чувствовала, как врач орудовал с моей спиной. Видимо, анестезия еще не прошла, ведь мне какие-то швы накладывали. – А вы не знаете, где та девушка, которая приехала сюда вместе со мной, но вы не впустили ее? – спросила я об Элизабет. – Она спит на диванчике рядом с палатой. – А ей можно спать здесь? Ведь тут тоже диванчик есть, – спросила я. – Конечно, – согласился врач, – Я ее позову, когда закончу с вашей спиной. Я согласно кивнула. Молчание затянулось. – Возможно, приедет полиция... – Зачем?! – я подскочила в койке. – Здесь явное избиение, – утвердительно кивнув в сторону моей спины, сказал врач, – Это так просто не останется. Здесь суровые законы. – Я упала с лестницы, – мой голос дрожал. – Если бы я не был врачом, я бы вам поверил, – с приятным смешком в голосе сказал врач. – Я не хочу ничего говорить полицейским. Пусть не утруждаются и не приезжают. У меня ни к кому нет претензий, – выдала я. – Увы, вас заставят говорить. – Увы, они не знают, кто такая Блэр Уолдорф. Если понадобится, я заставлю президента переписать законы, а заставить меня что-то сделать очень трудно. – Я смотрю, вы милая. – Вы тоже ничего, – приторно улыбнулась я. – Так может мне хоть расскажете, за что вас так? – попросил врач. – А как я могу быть уверенной, что вы не включили диктофон, что здесь нет камер слежения и что это никаким образом отсюда не выйдет? – откуда храбрость? – Умно, – снова усмехнулся врач. Я была рада, что он поражается моим способностям, – Тогда вы может быть скажете мне, чем вас били? – Какая разница? – А все же? Я выдохнула, а потом сказала: – Поскольку, в отеле все полы мраморные, то лестница сделана из того же материала. Следовательно, меня била лестница мрамором. Такой ответ вас устроит? – я построила ему глазки. Доктор молча уставился на меня. Затем, минуты через две, произнес: – Значит, вы не будете давать показания? Я грациозно взмахнула головой. – А вы еще та штучка. – Теперь будете знать. Он ухмыльнулся, опять не зная, что ответить. Но потом, развернувшись у самой двери, сказал: – Ваша подруга спит, но я могу ее перенести сюда. – Будьте так любезны, – ласково улыбнулась я. Как только Элизабет оказалась в моей палате, свернувшись клубочком, а доктор окончательно ушел, я смогла убрать фальшивую улыбку с лица. А так же выкинуть из головы вопросы, на которые я не получу ответы, поэтому проще просто не мучать себя ими. Нет смысла спрашивать свое сознание: “Почему он поверил? Почему он так сделал?” и тому подобное. Я просто хотела провалиться в сон. Я была счастлива, что он не порвал и мои шортики от пижамы, ведь они скрывали частичку моей любви к нему, которую он мог увидеть. Я бы не хотела объяснять пьяному и невменяемому человеку об этом поступке. В памяти вскакивали картинки этих буквально двадцати минут ада. Его злые глаза. Он замахнулся, и я уже валяюсь на кровати. Он достал ремень из штанов. А дальше удары. Удары. Удары. И еще удары. Боль, адская боль. Шокирующая, заставляющая забыть обо всем. Но я гордилась собой, ведь я и слезинки не проронила. Зато сейчас можно плакать. Сколько угодно. Я коснулась рукой лица. Оно было мокрое. Значит, я уже плачу. Нужно заснуть. Как можно скорее. Физической боли я уже не чувствую, но она – ничто, по сравнению с той болью, которая разрывает мое сердце, мою душу. Не знаю, как долго я спала, но когда я сонно открыла глаза, я увидела прямо перед собой Барта, в кресле, который обнимал Элли, сидящую на его коленках. На моей кровати сидел Кэм, я увидела его краем глаза. – Би! – Эл увидела, что я открыла глаза и подскочила одним прыжком ко мне, – Как ты себя чувствуешь? Все нормально? Что я говорю, конечно, ненормально! Что случилось, Блэр, немедленно расскажи мне... – Эл, успокойся, – прохрипела я, но она меня не услышала и продолжила засыпать меня вопросами и фразами о том, что она убьет того, кто это сделал. Она бы продолжала свой монолог еще долго, если бы Барт ее не перебил: – Эл, тихо, не грузи Блэр, – он отодвинул ее от меня, а сам присел на корточки рядом с койкой так, что его голова была ниже уровня моей, – Блэр, кто это сделал? Я раздраженно выдохнула. Да не буду я никому говорить! Не буду!!! Неужели, непонятно?! – Блэр, я жду ответа, – напомнил Барт. – Никто этого не делал, – наверное, не очень убедительно промямлила я. – Блэр! – рявкнул Барт на меня. – Ну упала с лестницы, подумаешь, с кем не бывает! – Блэр, врач сказал мне, что это явное избиение, – нахмурился он, недовольный моей ложью, – Просто сейчас, если ты скажешь, то сэкономишь время, которое я потрачу на то, чтобы узнать, кто это был, без твоего участия. – Мистер Басс, никого не надо искать, – возразила я. Он что-то еще мне говорил, но я не слышала, потому что жалостливый вид Элизабет забрал у меня способность слушать. Завернутая в плед, она поджала ноги под себя и с пустыми глазами сидела в кресле. Встретившись взглядом со мной, она собиралась крикнуть Барту, что это Чак, но я еле заметно отрицательно помотала головой. Она выдохнула и отвернулась от меня. – Блэр, ты меня слушаешь? – Барт легонько потряс меня за плечо. – Мистер Басс, никого не надо искать, все в порядке, правда. С кем не бывает... – Блэр, такое не с каждым вторым бывает... – Барт собирался что-то еще мне сказать, но в палату зашел вчерашний врач. – Мисс Уолдорф, – он приветливо мне улыбнулся, – Как самочувствие? – Намного лучше, спасибо, – ответила улыбкой я. Я видела, как они с Бартом переглянулись. – Не сказала вам? – спросил врач, скорее всего, заранее зная ответ. – Не сказала, и не буду говорить, – твердо заявила я, опережая Барта. – Она неисправима, – хмыкнул Барт. – На то она и я, – ухмыльнулась я. Врач повозился с моей спиной, что-то сказал, что все вроде хорошо, и что я могу перевернуться на спину, чему я была несказанно рада. Доктор снова намазал меня мазью, завязал бинты и ловко перевернул меня на спину, а Кэму позволили меня обнять. – Блэр, что с тобой случилось? – с печальными глазками спросил Кэмми, – Тебя вечно кто-то обижает, – он рассерженно скрестил руки на груди. – Ну что ты, солнышко, – улыбнулась через силу я и прижала его к груди, – Я просто упала с лестницы. – Блэр, ты никогда не падаешь. Тебе нельзя. Вот умный ребенок! И как мне теперь выкручиваться? – Ну, со всеми ведь случаются неловкие случаи, – попыталась улыбнуться я. – Ага, конечно, – буркнул Барт, отворачиваясь к Элли. Я наконец нормально осмотрела свою палату. Ненавижу такие больницы, где стеклянные стены и все все видят. Слава богу жалюзи есть, но их никто не торопится задвинуть. Пока Кэм игрался моими волосами, я успела осмотреть всех врачей, всех пациентов, а их было очень мало. Пробежавшись взглядом по коридору, я увидела нескольких человек с перевязанными руками, шеями, ногами. Увидела Чака. Все скучно, как всегда в больницах. Я уже отвернулась обратно к Кэму, но меня осенило. Кого я только что увидела?! Чака?! Моя голова резко развернулась обратно. Наши глаза встретились. У меня получилось вставить в свой взгляд только безразличие и презрение. Злость, непонимание, ярость, обиду пришлось отодвинуть. В его же глазах была... грусть, печаль. Как будто он глазами просил у меня прощения, но я старалась доказать самой себе, что я этого не видела. Я отвернулась от него и вернулась к Кэму. Мы о чем-то весело беседовали, пока Элли и Барт куковали в кресле. Все было замечательно целых четыре или пять минут, пока Кэм не увидел Чака. – Чаааак! – весело закричал он, и спрыгнул с кровати, – Я его позову! Нет, Кэмми, не надо, не ходи за ним! Пожалуйста. Я не выдержу его присутствия! Мне будет слишком плохо. Ах, Кэм. Ты ведь ничего не знаешь. Ладно, я ведь королева. Эта мысль заставила меня выпрямить спину, от чего немного потянуло в одном из швов, которые наложили врачи на мои раны. Я слегка повернула голову в сторону Чака. Кэм к нему подбежал и начал тянуть за руку сюда. Чак медленными, неуверенными шагами поплелся за ним. – Мам! Пап! – закричал Кэм, – Чак пришел! Сказав это, он кинулся ко мне на кровать и вернулся на свое место в моих руках. Элли вжалась в кресло, а Барт с надеждой повернулся к Чаку. – Чарльз! – воскликнул Барт и подошел к сыну, – Очень хорошо, что ты пришел. Он взял Чака за плечи и начал толкать ко мне. Сердце забилось быстрее, а инстинкт, взяв свое, заставил меня очень явно отодвинуться к краю кровати. Что это я творю. Нельзя. – Может у тебя получится, – закончил Барт, ведь я не слушала, что он до этого говорил, – Эта упрямица отказывается рассказывать, кто ее... – Барт запнулся, вспомнив о Кэме, – ...точнее, что с ней случилось. Я заметила, как Элли тихо плачет. Я протянула руку к подлокотнику кресла и сжала ее пальцы. Она вздрогнула и оторвала лицо от пледа, в который тихо роняла слезы. Я ей одобрительно кивнула и выдавила улыбку. Я вернулась к двум Бассам. Барт что-то говорил Чаку. Но тот, видимо, не слушал отца. Наверное, он смотрел на меня. Я не уверенна, потому как не осмелилась поднять на него глаза. Я боялась. Боялась, что смогу простить его из-за одного взгляда карих глазок. – Чак, может попробуешь? – напомнил Барт сыну. – Мистер Басс, – начала я, – Я никому ничего не скажу. Я упала с лестницы. Все в порядке. – Блэр, объясни мне, как, чисто физически, можно упасть с лестницы и получить такие повреждения?! – взорвался Барт. – Всякое бывает, – отмахнулась я, – Даже если это не так, я ничего не скажу. Неужели непонятно?! Давайте просто забудем это и будем отдыхать дальше. Завтра мне можно будет вернуться в номер. А через пару дней я выйду и на пляж. Просто найму гримера, который хорошенько замаскирует шрамы. Барт обессиленно взялся за голову и пошел в противоположный угол палаты. – Я очень прошу вас никого не искать. У меня нет обвинений никаких. Все в порядке, – сказала я. – Блэр, я понимаю, ты очень сильная девушка, но может хватит геройствовать? Я даже не знала, что мне отвечать, но я обязана молниеносно придумывать, потому что Чак после каждой реплики пытался открыть рот. Я боялась, что он признается, поэтому сразу его перебивала. Прикрыв руку от Барта одеялом, но так, чтобы Чак видел, и показала ему движение, которое говорит, чтобы он замолчал. Вскоре, после нескольких перепалок, Барт сдался, поднял Элли на руки и, собираясь выйти из палаты, сказал Чаку: – Попытайся из нее что-нибудь вытянуть. Вы ведь друзья, она должна тебе рассказать. На слове про друзей я поежилась. Ну да, сто пятьсот раз мы друзья. Я не успела отвлечься от своих мыслей, как оказалась наедине с Чаком, а Кэма, видимо, забрал Барт. – Я сейчас пойду и все расскажу... – начал Чак. – Не смей! – рявкнула я ему, не смотря в лицо, – Я столько уже отговариваю Барта что-либо делать, а если ты сейчас все испортишь, снова испортишь, то этот карточный домик рухнет. Надоело их уже выстраивать. Не сбивай хотя бы один. Чак понимал, к чему я говорю о домиках. Мне было очень обидно. Это не было обидой вроде того, когда тебя толкают случайно, и ты обижаешься. Эта обида была сильнее. Она разрывала меня изнутри, не давая дышать. Под одеялом я сжимала подаренного Чаком щеночка. Он вселял в меня возможность и силу жить. Я не успела опомниться, как Чак подлетел к кровати и, рухнув на колени, схватил мою руку. – Блэр, я знаю, ты меня никогда не простишь, но ты должна знать, что я сожалею, – почти прошептал он, – Я никогда ни о чем так не сожалел. Я слышал твой разговор с Евой, – слышал? как? – Я... прости меня, я не знал... я найду эту суку и убью ее... – Какого хрена ты ей поверил? – со слезами прошептала я, наконец повернувшись к нему, – Я тебе давала повод, чтобы сомневаться в себе? Ты мог в чем-то меня заподозрить? А Еву не смей трогать! Я на нее не злюсь. У нее такой характер, она может сказать все что угодно... Но ты... – Блэр, милая, – в его глазах тоже стояли слезы, но мне было слишком обидно и жаль себя, что я их не замечала, – Я сделаю для тебя все, что хочешь... – Я хочу, чтобы ты ушел сейчас и не трогал меня, потому что я боюсь, что наплюю на всю эту хрень, которую ко мне приставили и размажу тебя по стенке. А еще хочу, чтобы ты вел себя как обычно. Заставь Эл думать, что это не ты. Никто не должен знать. – Я не смогу, – покачал головой он, – Слишком больно. – Больно ни тебе, а мне, понятно?! – крикнула я, – Ты сказал, что сделаешь, что угодно. Прошу, выполняй. Больше мне ничего от тебя не надо. А теперь иди и скажи Барту, что я отказалась говорить даже своему... другу. Он выдохнул, встал с колен и направился к выходу. Моя рука, сжимающая игрушку, расслабилась на секунду, и щенок выпал и полетел на пол. – Стой, – сказала я, а Чак сразу обернулся, – Подними, пожалуйста, Бобби, мне больно нагнуться. – Бобби? – переспросил Чак. – Да, он упал, – я кивнула головой на пол с противоположной от Чака стороны. Он обошел кровать и увидел мою игрушку, которая лежала на полу. Чак наклонился и поднял щенка. Отряхнув с него несуществующие пылинки, он протянул его мне. Я опустила пальцы в мягкие ворсинки и случайно дотронулась до пальцев Чака. Мне очень не понравилось, что мне понравилось это ощущение, поэтому я поспешила вырвать из руки Чака Бобби. По привычке, выработанной за очень короткое время, я прижала его к груди и сказала Чаку тихое: – Спасибо. Он слабо улыбнулся и ушел, обернувшись на меня возле двери. Я на него не стала смотреть. Он ушел. Я отвернулась к стенке, спиной к двери, чтобы никто меня не увидел, и начала тихо ронять слезы. Я наору на него потом, когда мы будем одни, и не будет стеклянных стен. Когда никто не сможет нас услышать, и никакая Элизабет не прибежит меня успокаивать. Я буду кричать на него, пока мои силы не иссякнут. Пока я смогу высказывать ему все, что я думаю о его поступке. А когда он спросит, почему я выгораживала его, я ничего не смогу ответить ему. Ничего. Потому что я не скажу ему, что люблю, несмотря на его глупости, на то, как он со мной поступал, как кидал меня, и в конце концов, на то, что по его милости я сейчас здесь, вместо того, чтобы отдыхать на пляже. И Барт и Элли. Они тоже все на нервах. И все потому, что Чак, ЧАК БАСС, который всегда был бесчувственным и бессердечным, поверил пьяному бреду Евы Купо! До меня до сих пор не доходит, что заставило его поверить в эту глупость. Что же я сделала не так? Что? Я весь день держала его руку, позволяла обнимать меня и улыбалась ему. Что сподвигло его на такую доверчивость таким дурочкам, как Купо? Зарываясь в вопросах, я уснула. Точнее, не уснула, а задремала. В таком состоянии можно контролировать то, что происходит в твоем сне. В моем был красивый загородный дом. А в нем я сидела с маленьким ребенком. Почти новорожденным. Мне понравилось начало, поэтому я углубилась в сон, ожидая продолжения. Когда я уснула сильнее, картинка увеличилась. Я кормила малыша. Грудью. Это был мальчик. Прекрасный ребенок, хоть отчетливо ничего видно не было. Это здорово наблюдать за собой как будто со стороны. В дверях появился силуэт. Очень знакомый, красивый, мужественный. Это был Басс. На его лице была улыбка. Такая беззаботная, счастливая и добрая. Не такая, как его обычная ухмылка. Я отвела глаза от ребенка, который по всей видимости был моим, и посмотрела на Чака. Как я могу ему улыбаться даже во сне после того, что он сделал?! Но я улыбалась, и мало того, ляпнула ему: – Наш малыш прекрасен. У нас с Чаком ребенок?! Что за сон бредовый?! Нужно немедленно от него избавляться... Ну, разве что еще минутку посмотрю... – Такой же, как ты, – проговорил Чак и направился ко мне. Он сел рядом на кровать и приобнял меня. Малыш выпустил мой сосок и заулыбался папе. Но потом поторопился вернуться за завтрак. Мы с Чаком рассмеялись. – Блэр... – проговорил Чак, а я повернула к нему голову и коснулась губами его плеча, – Блэр! – настойчивее повторил он. – Чак... – прошептала я. – Блэр! Блэр! Я распахнула глаза и увидела прямо перед собой лицо этого подлеца. – Басс, отстань от меня, что ты делаешь?! – я начала отпихивать его руки от себя. – Ты звала меня, вот я и подошел к тебе, – огорченно проговорил он. – Я звала тебя? О господи, это был просто сон, ужасный сон... – Что тебе приснилось? – Не твоего ума дело, – рявкнула я, стирая капельку пота со лба. Ну да, конечно, сейчас расскажу ему, что мне приснилось. Минут через пять молчания меня вдруг осенило: – Что ты вообще тут делаешь?! – Элли и Барту нужно было куда-то уехать ненадолго, одну тебя не позволили оставить, вот я и здесь, – пояснил Чак. Я была ужасно зла, что у меня не получится от него избавиться. Потому что когда вернется Барт и найдет меня в палате одну, он будет рвать и метать. Ну что ж, буду терпеть его присутствие. Черт возьми, Блэр, хватит врать самой себе! Ты не терпишь его присутствие, ты наслаждаешься этим! Нет... Не нет, а да! Его запах, который протиснулся в самые дальние уголки палаты, сводит тебя с ума, а глаза цвета виски, которые стреляют в тебя ежесекундно заставляют тебя пытаться вспомнить, как надо дышать. Так, нужно об этом не думать. Я взглянула на часы. Сколько это я проспала?! Я никогда так много в сутки не спала. Уже почти шесть вечера. Я взяла с полочки книгу и уткнулась в нее, даже не читая. Просто хотелось отвлечь себя. – О Господи, Блэр! – послышалось из-за закрытой двери. Какой же знакомый голос. Серена! Она должна была приехать завтра. Что она здесь делает?! Мир резко перевернулся с ног на голову. – Серена! Что ты тут... Мне не дали договорить крепкие объятия подруги. – Слава богу. С тобой все в порядке? – Серена все не отпускала меня. – Как ты узнала, что что-то не в порядке? – спросила я. – Это было очень странно, – Серена, не обращая внимания на Чака, взяла кресло на колесиках и придвинула его к моей кровати, – Мне ночью позвонила Ева Купо. – Ева?! – выкрикнула я, бросив мимолетный взгляд на Чака. – Да, – утвердительно кивнула Эс. – Что она тебе сказала? – я же велела этой овце никому не говорить! – Сказала, чтобы я срочно меняла билет и летела в Дубаи к тебе, потому что тебя хрен знает кто избил, – сказала Эс, – Блэр, как это произошло? Кто это вообще такой? – Серена, откуда я знаю? – начинаем спектакль, – Зашел кто-то ко мне в номер, я сама виновата, дверь не плотно закрыла. Хотел трахнуть меня, я начала отбиваться, ну, он меня избил и свалил. Только давай придерживаться версии, что я упала с лестницы, – я не хотела пока просвещать Серену в подробности. – Ты так спокойно об этом говоришь, как будто это абсолютно нормально! Мы с Сереной еще немного поспорили, потом она успокоилась и, убедившись, что я в порядке, поддалась моим уговорам пойти и снять номер в отеле. Я не хотела оставаться с Чаком наедине, поэтому залезла под одеяло. Это продлилось недолго, потому что пришел врач и, снова помазав мою спину, отцепил от меня все приборы. Завтра мне было разрешено вернуться в номер. Сказали, что я должна купаться в море, тогда раны быстрее пройдут. Но я не собираюсь выходить на пляж с покалеченной спиной. Только разве что ночью. Не обращая никакого внимания на Чака, я завалилась спать в обнимку с “Джейн Остен” и Бобби. Утром пришли Серена и Элли. Чак так и не ушел, а я вела себя, как будто его тут нет. Он сидел в углу палаты на диване и пристально следил за нами. Доктор сказал, чтобы я встала и походила, приседала, нагибалась, короче, разминала спину. Сегодня ближе к вечеру я уехала вместе с Элли и Сереной в отель. Эс настолько боялась меня оставлять одну, что хотела ночевать со мной, но я ее успокоила тем, что впредь буду плотно закрывать дверь. Я дотащилась до своего номера и, проведя пластиковой карточкой в нужном отверстии, оказалась внутри. То, что я увидела, заставило меня уронить все, что я держала в руках. Вся комната была уставлена цветами. Пионами. На полу были лепестки, а в вазах красовались роскошные букеты из светло-розовых, темно-розовых, бордовых и малиновых пионов. Мне очень нравился этот вид, но внутри всю меня разъедала злость. Я была в бешенстве. Я не устраивала Чаку скандала в госпитале только потому, что постоянно под боком были: Эл, Барт, врачи, медсестры, в добавок еще и стеклянные стены, а потом и Серена заявилась. Я планировала, что как только столкнусь с ним в отеле, в коридоре возле наших номеров, не постесняюсь и прямо там наору на него, либо затащу в номер и сделаю это уже в отдельном помещении. У меня уже был полный сценарий моих криков. Что я буду говорить, как при этом буду на него смотреть. А цветы... Он так решил извиниться? Неужели, он не понимает, что ему нет прощения. Наверное, в глубине души, я его простила, но злость, ярость и обида запрещали мне об этом думать. Я со злостью пнула ногой сумку, которую выронила и распахнула балкон. Хватая по несколько букетов сразу, я выбегала на балкон и кидала их на улицу. Прямо под моим окном был газон, поэтому там никто не ходит. Зато сейчас там будет поле пионов. Я яростно разрывалась между номером и балконом, выбегая то туда, то сюда. Комната становилась сухой и безжизненной из-за ухода букетов. Их становилось все меньше и меньше. Их было намного больше чем я ожидала. Дыхание сбивалось, волосы спутались, но я яростно выбрасывала цветы за красивые сплетенные ограждения балкона. Когда улетел последний букет я, опираясь на перила, начала тяжело дышать. Мне не хватало воздуха, поэтому я жадно хватала его ртом. По щекам катились дорожки влаги, и через минуту я уже рыдала. Слезы соскальзывали с моего лица и устремлялись вниз, к цветочкам. Голова кружилась, и мне казалось, что только мои пальцы, крепко сжимающие перила, помогают мне держаться на ногах. Понимая, что сейчас я упаду, я решила отправиться в номер и наплакаться в кровати, в обнимку с игрушкой и подушкой. Я уже собиралась уходить, как заметила что один пион, который видимо вылетел из букета, застрял в щели ажурной перегородки. Я наклонилась и бережно его достала. Прижав к груди нежный цветок, я ушла внутрь. (Чак Басс) Она меня не замечала. Как будто меня там и не было. Я ее прекрасно понимаю, она зла на меня, она ненавидит меня, и я это заслуживаю. Но почему она так спокойна? Почему она не носится по палате, не бьет меня, не кричит, а просто мирно и тихо лежит в кровати?! Мне это было не понять. Мне было все равно, что Серена приехала, что Ева ей звонила. Мне было все равно абсолютно все. Я лишь хотел увидеть шоколадные глазки, которые смотрят в мои глаза. Мне было бы плевать, если бы Ева сказала Серене, что это я ее избил, плевать, что заботливая подруга не смогла бы остановиться и рассказала бы всем, включая полицию, что виновен я. Не знаю, что было бы дальше, но знаю точно что: моей жизни не было бы вообще, если бы я каждую секунду не слышал дыхание любимой, не видел взмахов ее ресниц, не видел грациозных движений. Я не знал, как обратить ее внимание на себя. Как только я узнал, что сегодня Блэр разрешат вернуться в номер, я приказал уборщицам вычистить его до блеска, убрать всю кровь, все постельное белье. Поменять абсолютно все, вплоть до даже не открытой пачки салфеток. Всю ванну отдраили, как и саму комнату. Потом я еле нашел англо говорящего рабочего и разузнал телефоны лучших флористов Дубаи. Пока Блэр спала, я договорился, чтобы составили роскошные букеты из пионов разных цветов и украсили ее номер. Даже посыпали полы лепестками этих цветов. Я был уверен, что Блэр понравится. Я сидел на балконе и нервно попивал воду. Но двери соседнего балкона резко открылись, заставляя меня вздрогнуть. Я спрятался за соединяющей наши с Блэр балконы стенкой и наблюдал. То, что я увидел, повергло меня в шок. Блэр выбегала и выкидывала за ограждение букеты. Все, до единого. Она с такой силой швыряла их, что с ее губ срывались крики. От каждой нотки ее голоса я вздрагивал. Когда улетел последний букет, она склонилась над перилами и заплакала. Господи, любимая моя Би. Как же я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую. Чтобы ты понимала, как я ненавижу себя за это, как сожалею, что вообще поднял на тебя руку. Я не заслуживаю жить после этого. Слезы медленно стекали по ее щекам и капали в пустоту. Как мне хотелось прижать ее к себе, обнять, поцеловать, зарыться в ее шелковые волосы лицом, насладиться теплом атласной кожи. Когда она наклонилась вперед, я безумно испугался. Сразу в голове возникли мысли, что если она упадет, я уйду за ней. Я чуть не сорвался и не преодолел одним прыжком расстояние между нами, чтобы остановить ее, но Би всего лишь достала цветок, который застрял между деревянными сплетениями узора на перегородке. Я еле сдержался от выдоха облегчения. Она скрылась за дверьми балкона. Я постоял еще немного на улице, а потом тоже ушел внутрь. Я пошел в душ, оделся и, собрался ждать девяти вечера, чтобы пойти набухаться. Когда было ровно девять я поправил пиджак и вышел из номера. Взглянув на ее дверь, я невольно положил руку в то место, где находится левый внутренний карман пиджака – там был ключ от номера Блэр. Я решил тихо зайти и посмотреть, как она. Наверное, спит уже. Про себя я выругал глупый щелчок, с которым открывается дверь, и вошел внутрь. О том, что здесь были цветы, напоминал лишь запах и лежащие на полу лепестки. Я прошел вглубь комнаты и увидел Би на кровати. Сердце защемило чувствами любви и чего-то еще, когда я увидел ее, лежащую на животе и повернувшую голову на бок в мою сторону. Пухлые губки были закрыты и слегка подрагивали. Шоколадные локоны были слегка сбиты, но так мило окружали ее личико и плечи. Одна ее ножка была прямая, а вторая согнута в коленке и упиралась пяточкой в первую ногу. В руке она сжимала щеночка и прижатый к нему цветок. Мои губы дернула слабая улыбка от столь милой и нежной сцены. Одеяло, которым она укрывалась, абсолютно перекрутилось и накрывало только левую часть ее тела. Я не мог оставить ее замерзнуть, да еще и настольная лампа горит. Нужно будет ее выключить. Я аккуратно подошел к кровати и бережно взял уголки одеяла. Я медленно поднял его и хотел положить на Блэр ровнее. Я невольно засмотрелся на ее идеальную фигуру. Тоненькая маечка облегала ее талию, а снизу были всего лишь трусики, прикрывающие половину попы. Я собирался накрыть Би одеялом, но что-то меня остановило. Присмотревшись к ее левой ягодице, я понял, что именно. Сердце замерло и, вероятно забыло, как надо биться. Пульс участился, дыхание сбивалось. Вот что она от меня скрывала, вот почему Элли выталкивала меня из комнаты! Сердце снова защемило, только теперь болью и злостью на себя. Она сделала такое, а я вместо того, чтобы лелеять ее, восхищаться ею, любить ее... я... я... я ничтожество! Небольшая тату с моим именем. Господи, Блэр! Я люблю тебя, черт бы тебя побрал! Я со злостью откинул одеяло в сторону и в долю секунды залез к ней на кровать. Би вздрогнула и открыла глаза. – Чак... – нежно прошептала она. Я ничего ей не сказал, просто взял ее за бедра и придвинул ближе к себе. Я резко наклонился и примкнул губами к татуировке. Я обливал ее ягодицу поцелуями, сжимал в руках ее бедра и талию, силясь не зарыдать. – Ты увидел... – снова прошептала Блэр и упала обратно в подушки. По ее щеке скатилась слеза и утонула в простыне. – Би, малыш, прости меня, – прорычал я, чувствуя, что сейчас не выдержу и закричу во все горло. Я на секунду оторвал голову, но только для того, чтобы разорвать на части ее майку. Би вздохнула от неожиданности, а я снова припал губами к ее телу. Я не мог сдержаться и заплакал. По моим щекам текли слезы и оставались на спине Би. Я водил губами по каждому шву, по каждой ранке, которые были на ее идеальной спине по моей милости. Би тоже плакала. Я это чувствовал, потому что ее тело содрогалось. Я не мог поверить, что каждый день она носила с собой частичку меня, а я такое сотворил с ней. Нельзя об этом думать, иначе я зарыдаю как девчонка. – Чак... – прошептала Би снова, и я почувствовал ее холодную ладошку на своей щеке. Я медленно поднял голову и поцеловал ее ручку. Блэр погладила пальчиками мою щеку с двухдневной щетиной. Нужно было побриться. Ее голова лежала на боку, но она смотрела на меня из-под приоткрытых глазок. Ее губы тронула улыбка. Мое сердце задрожало. Опять вопрос “Как я мог?”. Опять. Одна моя слеза скатилась ей в ладонь. Снова она слегка улыбнулась. Она опустила руку на воротничок моей рубашки и легонько потянула наверх, притягивая к себе. Я послушал ее и начал ползти наверх. Я лег на соседнюю подушку. – Блэр, – я положил одну руку на ее щеку, – Прости меня, пожалуйста. Я знаю, мне нет оправдания и... – Замолчи, ладно? – она с трудом сглотнула, а слезы продолжали литься из глазок. Я послушался и стер слезинку с ее щеки. Я отвернулся и уткнулся носом в подушку, потому что я тоже плакал, но не хотел, чтобы Би это видела. Она отняла мое лицо от подушки, что удалось ей с большими усилиями, и заглянула в мои глаза. Как только она, в свою очередь, стерла слезу с моей щеки, я быстро приблизился к ней и прижался к ее обнаженной груди. Уткнувшись носом в ее ключицу, я положил левую руку на ее ягодицу и начал медленно водить пальцем по тому месту, где была тату. Я запомнил ее сразу, с первой секунды, как я увидел татуировку, и теперь вырисовывал свое имя там. Моя правая рука обнимала Блэр за талию и нежно поглаживала ее спину. Как только мои пальцы натыкались на чуть-чуть выпуклый рубчик, хотелось забрать это все у нее себе, чтобы этого не было с ней. Блэр не удалось снять с меня пиджак, чтобы я спал хотя бы в рубашке, потому что я отказывался убирать руки от нее хоть на секунду, поэтому она просто расстегнула все пуговицы, чтобы мне было не так жарко. Теперь я прижимался своим животом к ее и чувствовал ее нескончаемое тепло и нежность кожи. Она обнимала меня за голову и прижимала к себе. Моим единственным желанием было, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. (Элизабет Басс) Блэр обещала позвонить в десять. Уже пол одиннадцатого, а телефон молчит. Вдруг с ней что-то случилось?! Опять?! Нужно сходить к ней и проверить! Я выбежала из нашего с Бартом люкса, оставляя его ошарашено лежать на кровати. Я понеслась по лестнице на этаж ниже и забежала в номер. Как она могла опять не закрыть дверь?! Я прошла вглубь и чуть не упала от увиденной картины. Я облегченно выдохнула и с улыбкой положила руку на сердце. Чак и Блэр спали в обнимку вместе. Его рука лежала на ее попе. Значит, он увидел тату. Я снова улыбнулась, представляя лицо Чака, когда он узнал о татуировке. Почему Блэр без майки? Почему она голая? А Чак прижимается к ее голой груди? Ну ладно, это не важно. Блэр бы не позволила ему лишнего. Как они красиво смотрятся. Нужно сфотографировать. Я увидела Blackberry Блэр рядом на полочке и, не раздумывая, взяла его. Я сделала пару снимков и положила телефон на место. Еще раз взглянув на них и улыбнувшись, я выключила свет и ушла из номера, проверив, плотно ли я закрыла дверь. Я вернулась к себе и наткнулась на вопросительный взгляд Барта. – Я была у Блэр, – я скинула халат и залезла под одеяло. – Все в порядке? – Барт обнял меня за плечи и прижал к себе. – Более чем, – улыбнулась я, утыкаясь носом в грудь любимого мужчины. – Расскажи, – попросил он, убирая заколку из моих волос, чтобы они распустились. – Там был Чак, – сказала я, – Они спали в обнимку. Это было так мило. А еще, раз Чак знает, то теперь можно и тебе рассказать, – я сделала паузу, – Блэр сделала татуировку на левой ягодице. – Что? – ужаснулся Барт, заглядывая мне в глаза. – Да. И не просто тату, а именное тату. – Только не говори мне, что... – Да, именно, – утвердительно кивнула я. – О Господи, – Барт потер виски. – И Чак ее увидел, видимо, только сейчас, потому что его рука лежала там, где татуировка. – И ты поэтому нас с Чаком не пускала тогда в комнату? – Барт усмехнулся. – Да. Мы помолчали немного, а потом я сказала: – Они так красиво смотрятся вместе. Как будто две половинки одного целого. Еще бы вдолбить это этим двум баранам. Нет же, они встречаются не пойми с кем. Барт прокашлялся, когда я сказала про Уилла и Милу. Что-то не так. Он что-то хочет сказать. – Что не так, милый? – спросила я. – Нет-нет, ничего, абсолютно ничего, тебе показалось, давай спать, – протараторил Барт. – Ну уж нет! – я ухватила его за руку и выпрямилась, – Ты не умеешь мне врать и не должен. Ты обещал. Он так оценивающе на меня посмотрел, а потом сказал: – Если Чак узнает, то убьет меня! Серьезно, убьет! – Давай уже! – поторопила я. – Мила – подставная,... – Что?! – ... и если ты расскажешь Блэр, будет очень плохо. – Что значит, если я расскажу Блэр? Конечно расскажу! Как я могу не... – Элли, нет, нельзя, пусть сами разбираются... – Как это сами?! Барт, наш сын играет чувствами моей лучшей подруги! Ты считаешь, это нормально?! – взорвалась я, но Барт притянул меня к себе, уложил на грудь и успокоил. – Все будет в порядке. Просто не стоит лезть туда. Делай вид, что ты не знаешь ничего. Улыбаемся и машем, – усмехнулся Барт. – Я постараюсь, – буркнула я. – Я люблю тебя, – прошептал Басс мне в волосы, от чего мне захотелось улыбаться, а сердце как будто в меде искупалось. – И я тебя, – я подставила губки для поцелуя, – Хочешь, я тоже сделаю тату? – Только попробуй, – он крепче прижал меня к себе и, выключив свет, накрыл нас обоих одеялом.