Ортруда и Астольф взялись разом за выточенные из красного дерева ручки громадного вала, и быстро вращали его, прислушиваясь к хриплому шелесту влажных песчинок под движущимися тяжело глыбами. Они только немного приоткрыли дверь, — слегка раздвинулись две скалы.
Ортруда и Астольф, по колено в воде, прошли в расщелину этих скал. Они очутились на воле, на узкой полосе берега у подножия гор, облитых пышным багрянцем вечерней зари. Был каменист и пустынен берег, и шумные недалеко плескались волны. Вечереющий, алый свет широкого простора буйно разлился перед Ортрудою и Астольфом, лелея голубеющую в розовых тенях даль морскую. Бодро и свежо пахло морскою солью. Далёк и тонок был лёгкий дымок парохода на резкой алости горизонта, и два-три паруса розово вздували по ветру свои далёкие, вольные груди.
Какая радость выйти из тьмы подземной в вольный мир! Какая радость к вольному ветру морскому обратить лицо! И говорить с волною, и смеяться с ветром перелётным!
В небе безмерно высоком и ясном, как первозданный храм, пылала багряная вечерняя заря, торопясь ликовать и радоваться. И от неё восторгом пустынной свободы зажглась душа Ортруды, пламенея и ликуя. Как опьяневшая вдруг от света и воли, Ортруда далеко вышла к волнам, кипящим белыми брызгами пены, и говорила:
— О, светлая тень! Призрак, всегда утешающий! Наконец, я вижу тебя! Я вижу тебя, Светозарный!
В тлеющих лучах с неба её белое платье было, как пламень, и алы были её ноги в пламенеющих плесках волн.
Возникший от пламенеющего запада, великий Дух, в свете которого тают, как лёгкий, призрачный дым, свирепые драконы мировых солнц, Дух отрадный, имя которому — Светозарный, явился тогда, утешая, королеве Ортруде. Его широкие крылья, осенившие полнеба, пламенели, — и ризами его были струящиеся заревые огни, — и благостный взор его был безмерно-высокою лазурью. Ортруда, стоя в воде и отдав на произвол играющим волнам край своего лёгкого платья, простерла руки к Светозарному, и прославляла его, и восклицала восторженно:
— Прекрасный, лучезарный Дух, слава тебе! О, как я счастлива ныне, я, которая тебя жаждала видеть, и которая увидела тебя! К свободе и познанию неустанно зовёшь ты человека. Ты не ужасаешь его демоническими голосами слепо разъярённых бурь и гневом испепеляющим. Ты, великий, не требуешь ни поклонения себе, ни жертв. Ты не делаешь человека своим рабом, освобождающий всегда, и не топчешь ногами его склонённой головы. Ты не поучаешь его истинам, которые хотят быть вечными, но ветшают с каждым тысячелетием. Ты расширяешь беспредельно и непрерывно горизонты мысли, ты не устанавливаешь догмы и кодекса правил, ты разрушаешь костяные, всегда мёртвые оковы вероучений, ты освобождаешь совесть, ты зовёшь к неутомимому религиозному творчеству. Каждого, кто к тебе приходит, ты озаряешь светом неслыханной радости, и открываешь ему путь беспредельный, путь радостный, путь к тем высотам, где созидаются боги, и ещё выше, выше, в эфирные области чистой мысли.
Астольф стоял за нею, поражённый и испуганный. Едва понимал, что она говорит. Кому же она молится? — подумал он. — Кто же она сама, и во что же она верует?
— Ты — язычница! — воскликнул он.
И душа его томилась печалью и страхом.
Ортруда не слышала его. Продолжала свои молитвы и славословия. Тогда Астольф, объятый ужасом, упал на землю, и стал кричать и плакать. И казалось ему, что крылья жестокого, хитрого врага шелестят над ними.
Ортруда услышала наконец его вопли. С кроткою ласкою склонилась она к нему, и спросила:
— Что ты, Астольф? О чём ты плачешь?
Недалеко от этого места пастухи пасли коз на узкой лужайке над скалами. Мимо грота проходила лодка с пятью контрабандистами. Всё это Ортруда заметила только сейчас. Сказала Астольфу:
— Не кричи, милый Астольф. Эти добрые люди могут нас заметить. А это нехорошо.
Но уже они заметили.
Пастухи увидели, как раздвинулись две скалы, как из расщелины вышли по воде женщина в белом платье и отрок в короткой белой одежде. Страшное явление испугало их. Оцепенев от ужаса, они смотрели, как женщина, колдуя, повелевала волнам, и как отрок громкими криками заклинал землю. Когда же чародейка, свершив над водою свои кудеса, повернулась к земле, и пошла по кипящим вкруг её белых ног волнам, и посмотрела на пастухов, и очаровательно-прекрасною, обнажённою рукою показала на них заклявшему землю отроку, они бросились бежать, спасаясь от дивных жителей подземной глубины. Долго были слышны их нестройные крики в долине за острыми рёбрами скал. Потом, вернувшись к ночи в свою деревню, они вспоминали старое предание о лазурном гроте, который открывается только перед народным восстанием.
Пошли с того дня в суеверном народе Соединённых Островов слухи, что близ королевского замка скала над морем раскололась и раскрылась, и белая фея лазурного грота вывела оттуда белого короля, и они заклинали море и землю, грозными голосами повелевая стихиям. И море целовало их ноги, и земля гулким шумом покорно отвечала им. И гул земли пророчил восстание, и ропот волн предвещал смерть королевы Ортруды, любимой в народе.
Также и контрабандисты со своей лодки увидели Ортруду и Астольфа. Четверо из них были те самые, которых встретила Ортруда в горах. Суеверные люди узнали её, и испугались. Лансеоль воскликнул:
— Смотрите, дева с гор!
Старый контрабандист посмотрел на него сердито. Проворчал:
— Ну, ты, помолчать не можешь. Видишь, она колдует над морем.
Но был с ними один, которому как-то раз привелось близко видеть царствующую королеву. Он зорко всмотрелся в чародейку, и тихо сказал:
— Помилуй нас Бог, да это — сама королева Ортруда, или её двойник. Да будет милость Господня над Островами!
Но суеверная мечта уже не могла расстаться с создавшимся представлением о том, что контрабандисты встретили в горах волшебницу, фею очарованного лазурного грота. И быстро новая сложилась легенда, легенда о том, что над Соединёнными Островами царствует чародейница фея.
Когда Ортруда наклонилась над Астольфом и заговорила с ним, мальчику стало стыдно, что он испугался и плакал. Он поспешно вытер слёзы, и встал на береговой песок, улыбаясь смущённо.
— Пора идти, — сказала Ортруда.
Они вернулись в грот, и опять сомкнули за собою тяжёлые створы скал.
Нашли у берега бассейна челнок с вёслами, и на нём добрались до яхты. Оказалось, что на ней никого нет, как они и ожидали. Но яхта была в полной исправности, и только обильная пыль лежала на меди и на дереве.
Ортруда и Астольф прошли в королевскую каюту. Зажгли огни, — и стало светло и весело, как в домашнем уюте. Яхта была обставлена с тою роскошью, с которою во всех странах содержатся королевские яхты.
Нашли вино, консервы, стаканы. Пили и ели. Ортруда внимательно посмотрела на Астольфа, и спросила:
— Скажи мне откровенно, милый Астольф, правда ли, что тайна подземного хода сохраняется?
— Да, ваше величество, это — правда, — сказал Астольф.
— Неужели никто никогда не проговорился? — опять спросила Ортруда.
Астольф улыбнулся, гордый своею близостью к Ортруде и знанием королевской тайны, и говорил:
— Был один только случай. В начале восемнадцатого столетия у одного из моих предков, тоже гофмаршала, был сын Роберт. Ему открыли тайну ещё раньше, чем мне, — как только ему исполнилось четырнадцать лет. С радости, что ли, или с чего другого, уж не знаю, он проболтался об этом своему сверстнику, приставленному к нему для услуг и для игр, сыну придворного садовника. Ну, конечно, от этой черни добра не ждать! Проклятый мальчишка сказал о подземном ходе своему отцу, а тот испугался и сдуру побежал к гофмаршалу. Дурак, задавил бы сам сына, если боялся, что тот не сумеет молчать. Гофмаршалу что же оставалось делать! Он застрелил Роберта, даже и королю не сказал, чтобы его не расстраивать. А садовника и его сына сейчас же повесили. Никто не знал, за что. Иначе, конечно, нельзя было.
— А тайна? — спросила королева Ортруда. Она побледнела, слушая этот простодушно-спокойный рассказ.