— Патруль кавалерии мятежников, — прошептал сержант, ехавший рядом с капитаном.
В этом не могло быть сомнений. Направление, с которого приближались всадники, делало такое предположение не только вероятным, но единственно возможным. Остановившись на небольшом возвышении, капитан увидел приближающихся врагов. Насколько он мог судить, их было около сорока.
Хотя за спиной у него было всего двадцать солдат, Гарри Деверо не думал об отступлении. Теперь не его застанут врасплох, а он сам ждет в засаде. И это преимущество заставило его оставаться на месте.
Конфедераты двигались без опасений. Они знали, что до лагеря федералистов не менее трех миль, и потому не ожидали встретить врага. Но вдруг раздалось одиночное ржание; за ним последовали отклики нескольких лошадей; им ответили собственные лошади конфедератов. Не успело эхо ржания стихнуть, как тишину нарушил другой звук, гораздо более смертоносный — залп с обеих сторон дороги.
Несколько седел конфедератов опустело; «кавалеры в сером» готовы были повернуть и отступить. Но тут человек, который, по-видимому, был их предводителем, обнажил саблю, приподнялся в стременах и громким голосом закричал:
— Трусы! Как вы смеете отступать! Я зарублю первого же повернувшего назад! Разве вы не слышите по звуку выстрелов, что их не больше десяти? За мной! Смерть аболиционистам!
— Смерть предателям и мятежникам! — ответил Деверо и со сверкающей под лунным светом саблей смело выехал на дорогу, за ним последовали его артиллеристы.
Через десять секунд противники встретились лицом к лицу. После короткого обмена выстрелами раздался звон сабель.
Схватка была бы неравной: с одной стороны двадцать человек, с другой вдвое больше, и все противники одинаково храбры.
Но первый залп артиллеристов, направленный из засады, уменьшил число конфедератов и привел их в замешательство. И когда дело дошло до рукопашной, они сражались неуверенно, предчувствуя свое поражение.
Было и исключение — предводитель, который произнес речь и повел отряд в атаку. Верхом на сильной лошади, он далеко опередил своих подчиненных и искал командира врагов, как будто он один был достоин его стали.
Найти его было нетрудно: Гарри Деверо, как будто направляемый тем же инстинктом, сам искал его!
Вскоре лошади, подгоняемые всадниками, столкнулись, отскочили в стороны, и после второго столкновения сабли всадников начали смертоносную игру. От лезвий летели искры, смеясь над бледным сиянием луны. Остальные солдаты тоже сошлись в смертельных единоборствах.
А предводители дрались на настоящей дуэли — дуэли саблями и верхом! Сражались они со смертоносной серьезностью, стремясь убить друг друга, и не обменивались ни словом.
Но вот в схватке наступила пауза.
Капитан Деверо, ранее сражавшийся лицом к луне, проскакал мимо противника, развернулся и занял превосходящую позицию. Замахнувшись саблей, он готов был опустить ее на плечо офицера-конфедерата — но рука у него застыла, словно парализованная!
Луна осветила лицо противника и выдала ужасную тайну.
Он сражался с собственным братом!
— Боже мой! — ахнул он. — Уолтер Деверо! Брат, это ты!
— Да, Уолтер Деверо, — воскликнул офицер-конфедерат, — но я тебе не брат! Мой брат не может носить синий мундир федералистов! Спускайся и сними мундир, или я зарублю тебя!
— О, Уолтер, дорогой Уолтер! Не говори так! Я не могу сделать, как ты говоришь, не могу! Пробей мне сердце — я не могу тебя убить!
— Не можешь, щенок! Не смог бы, даже если бы попытался! Уолтер Деверо рожден не для того, чтобы быть убитым предателем своей родины — и не аболиционистом-янки!
— Я этот янки! — крикнул всадник, неожиданно появившийся среди деревьев. Одновременно с криком раздался пистолетный выстрел.
На мгновение противники и их лошади окутались дымом. Когда он рассеялся, офицер в сером мундире лежал на земле. Его лошадь галопом ускакала в лес, за ней скрылись еще несколько с всадниками.
Смерть командира вызвала панику среди конфедератов. Те, что еще были в седлах, разворачивали лошадей и скакали прочь. Около десяти было убито, столько же попали в плен к разведчикам.
Гарри Деверо выглядел так, словно он тоже получил смертельный удар. Спрыгнув с седла, он, шатаясь, направился туда, где лежал его брат, и склонился к нему в горе. Ему не нужно было осматривать тело, чтобы понять, что в нем нет жизни. Лунный луч, пробившись сквозь древесную листву, упал на остекленевшие глаза, на оскаленные в гримасе смерти зубы…