И рация молчала.
Эдуардо тяжело привалился к стене, пытаясь отдышаться, еще раз — скорее по инерции, чем сознательно — хрипло выдохнул имя друга. В плотной тишине его голос прозвучал глухо и безнадежно, шипением отозвавшись среди сплетения проулков.
Очень тихо.
И очень механически.
Эдуардо моргнул, соображая. Снова поднял рацию.
— Гарретт, — негромко произнес он, напряженно прислушиваясь.
— …ретт, — покорно повторил искаженный голос, и Эдуардо решительно направился на противоположную сторону улицы. Достигнув тротуара и повторив вызов, он понял, что не ошибся с направлением — совсем рядом он отчетливо расслышал шипение рации Миллера.
Ривера включил фонарь; неровный свет пробежал по стенам домов и споткнулся о колесо небольшого грузовичка, припаркованного в соседнем проулке.
— Он выронил рацию, — прошептал Эдуардо, направляясь к грузовику. — Он выронил рацию, выронил рацию, выронил…
Свет фонаря упал на перевернутую коляску.
— Гарретт, — в горле пересохло, и имя прошелестело в ночном воздухе, медленно угаснув в глубине переулка.
Миллер лежал на ступеньках, неестественно широко раскинув руки, все еще сжимая протонное ружье. Пряди рыжих волос прилипли к лицу, странно завиваясь на лбу; подойдя ближе, Ривера увидел, что это кровь. Его желудок предательски заныл, и ледяная петля страха сдавила горло — на несколько секунд мир поплыл перед глазами, а воздух загустел, мешая вдоху. Собравшись с духом, Эдуардо сжал запястье друга, пытаясь нащупать пульс — и рассмеялся от облегчения, почувствовав уверенный ритм бесстрашного сердца.
— Я нашел Гарретта, он ранен, — сообщил он в рацию, все еще нервно посмеиваясь. — И без сознания.
— Оставайся с ним, — сразу же отозвался Игон. — Роланд уже едет к вам.
Гарретт пошевелился и слабо застонал.
— Мертвого разбудишь… Эдди…
Он попытался приподняться, но из-за слабости чуть не упал прямо на ступеньки, как будто стремился получить удар еще и по затылку; Эдуардо удержал его и с трудом усадил в инвалидное кресло.
— Тебя неслабо приложили, гринго, — выдохнул он, нервно улыбаясь, и указал на приоткрытую дверь. — Может, там найдется бинт. Побудь пока здесь.
— Там был какой-то парень, — тихо произнес Гарретт; его лицо, испачканное в крови, ожесточилось. — Они искали его. Посмотри… Может, ему удалось спрятаться или…
Эдуардо кивнул и скрылся в глубине бара.
***
Ни сбежать, ни спрятаться парень не сумел — арбалетная стрела настигла его возле стойки и пробила горло. Он лежал на полу, среди опрокинутых барных стульев; свет в зале не горел, столы были прибраны, и на первый взгляд казалось, что парень — совершенно обычный, каких в городе встречаешь сотню за день, — просто перепил и вырубился, а бармен по какой-то причине оставил его здесь до утра. Приблизившись, Эдуардо заметил вторую стрелу, вошедшую прямо в грудь.
Преодолев внезапный приступ страха
о Господи, он схватит меня, как только я наклонюсь
он проверил пульс. Сердце не билось. Тело еще не остыло, хотя никакая реанимация не помогла бы — лужа густой крови, в которой отражалась блестящая вывеска с названием заведения, уже растеклась по полу, норовя забраться под стойку.
Эдуардо обошел зал и обнаружил выключатель; при свете он почувствовал себя несколько увереннее, хотя и избегал смотреть в сторону трупа. За барной стойкой нашлась аптечка, и, вытряхнув на стол ее содержимое, он нашел бинт и какое-то дезинфицирующее средство. Машинально сунул в карман коробок спичек, валявшихся рядом с кассой.
Рация ожила и выплюнула в тишину зала голос Роланда.
— Эдуардо, скажи точно, где вы. Мы уже въехали в ваш квадрат.
— Бар «The Booze*», — он посмотрел на раздражающе яркую вывеску над стойкой. — Поторопись, компадре.
— Еду, — коротко ответил Джексон и отключился.
Эдуардо двинулся к заднему выходу, чтобы позвать Гарретта в зал, когда свет за его спиной мигнул несколько раз — лампы неприятно защелкали — и погас. Духота, царствовавшая в баре, отступила, и по полу пробежал неприятный холодок, совсем нетипичный для лета. От этой прохлады счетчик очнулся и издал отчаянный треск, который захлебнулся в плотной темноте, захватившей зал — погасла даже раздражающая вывеска над стойкой. Эдуардо показалось, что столы, воспользовавшись ситуацией, незаметно окружили его, сомкнув свои ряды; без света все вокруг приобрело особенно зловещие очертания. Медленно, шаг за шагом, он начал передвигаться к выключателю, стараясь не выпускать из виду тело на полу, чтобы утихомирить собственные мрачные фантазии, не вовремя засевшие в голове.
Холодок с пола, вцепившись ему в ноги, стал понемногу подниматься выше, вызывая дрожь во всем теле, и Ривера собрался уже окликнуть Гарретта, но в этот момент услышал тихий стук по стеклу.
Не смотри, там ничего нет, не смотри, там ниче…
За окном, в неровном свете фонаря, он увидел неестественно высокую нагую женщину, прижавшуюся к стеклу. Ее серое круглое лицо было отталкивающим и в то же самое время до странного притягательным; правильные, крупные черты постоянно менялись, искажаясь и принимая невообразимые формы, как будто под ее кожей беспокойно копошились змеи. Глаза, желтые и безжизненные, пугали своей омертвелостью — их пустой взгляд был неотрывно прикован к Эдуардо. Длинные волосы прилипли к телу, спускаясь до самых грудей, полностью покрытых маленькими алыми язвочками, которые пульсировали в такт постукиванию длинных изломанных пальцев — приглядевшись, он насчитал пять фаланг на сером мизинце, испещренном алыми разводами. Живот женщины был странно раздут — не округлен, как при беременности, — и постоянно шевелился. Тонкая кожа на нем непрерывно растягивалась, поддаваясь ударам
сейчас она лопнет и все это вывалится наружу
и толчкам, так, что иногда на ней становились видны четкие отпечатки рук или лиц.
Тонкий палец медленно двигался по стеклу, издавая гадостный скрип, пока наконец не замер, четко указывая на мертвое тело у стойки, и в этот момент ПКЭ-счетчик перешел с треска на истошный вопль. Эдуардо, зачарованно глядевший на женщину, сбросил оцепенение, выхватил ружье, крикнул в темноту зала: «Гарретт!» и тут почувствовал, как стремительно намокает его перчатка — рана на руке открылась, и ладонь начала пульсировать едкой болью. В мертвых глазах мелькнуло подобие интереса, и палец снова переместился — теперь быстрее, оставив на стекле смазанный длинный след. Женщина медленно улыбнулась — ее губы растягивались все шире и шире, пока их кончики не достигли края впалых скул. Этот оскал, нечеловеческий и даже не звериный, обнажил целую армию крупных и острых зубов. Их плотные ряды чуть разомкнулись, выпустив на волю мясистый серый язык, в неверном отблеске фонарей больше похожий на кусок переваренного мяса; медленно, словно дразнясь, женщина провела языком по стеклу и, продолжая скалиться во весь рот, медленно отступила в темноту, указав на труп.
Он принадлежит мне.
Этот голос, сухой и хриплый, прозвучал отовсюду, завибрировав в воздухе, от чего у Эдуардо застучало в висках, а голову сдавило жестким обручем. На мгновение перед глазами поплыли яркие пятна, и он увидел, что вывеска над стойкой снова замигала. Почти одновременно с этим ПКЭ-счетчик сбавил обороты истерики, а свет в зале, мигнув пару раз, вернулся.
— Эдди? — Гарретт, бледный, но уже бодрый, вкатил в зал. — Скажи, что у меня нет галлюцинаций, и ты на самом деле кричал.
Ривера кивнул, наблюдая в окно, отмеченное отпечатком пятифалангового пальца, за тем, как возле бара тормозит машина.
***
Роланд рассеянно осматривал зал, выслушивая сбивчивые рассказы Гарретта и Эдуардо. Кайли сосредоточено — даже придирчиво — изучала показания счетчика, приближаясь то к трупу, то к окну, за которым, по словам Риверы, появилась зубастая женщина-призрак, и тихо переговариваясь с Игоном по рации. Моника, скинувшая свой пиджак еще в машине — без него она казалось совсем тонкой и немного нескладной, — помогала ребятам перевязывать их раны. Роланд подозревал, что дело тут вовсе не в альтруизме, просто так ее диктофон был ближе к рассказчикам.