Элизабет, пользуясь тем, что Эдмунд отвлекся, незаметно ушла в их комнату, закрыла дверь и достала из ненадежного убежища конверт. Небольшой сгусток зеленого тумана клубился у самых ее ног, но погруженная в свои мысли, Элиз его не заметила. Она подошла к окну и долго смотрела на бумагу в своих руках, и в голове зрела полная праведного гнева мысль о том, что надо от него избавиться. Какая, собственно, разница, что там написано? Ее матери больше нет, и смысла узнавать что-то о ней не было тоже; Элизабет знала кто ее семья. Ей надо было либо избавиться от конверта, либо оставить его и рассказать все Эдмунду и вместе с ним открыть. Да, так было бы правильно.
И с такими мыслями девушка открыла конверт и внимательно вчиталась в небольшое послание, сделанное на идеальной белой бумаге, без малейшей неровности, идеальными красными чернилами.
«О вы, благословенные жители города Чарн!
Открывайте погреба, доставайте лучшие вина и еду, и празднуйте, празднуйте, празднуйте! Ибо сегодня ночью, когда родилась новая Луна, в священном роже наших правителей родилась новая наследница.
Славьте! Славьте жители Чарна принцессу свою и дочь ее. Славьте принцессу Джадис нашу, и новую наследницу нашу Эльсбе».
Комментарий к Предложение для наследницы Чарна
хэй, ребят, я была бы не против получать какие-нибудь отзывы:)
========== Неправедная истина ==========
Теплые руки Эдмунда прижимали Элиз к спящему Королю, который поминутно морщился, но, утыкаясь в волосы Элизабет, снова спокойно спал. Элиз не спала. До боли прикусив внутреннюю сторону щеки и язык, девушка делала глубокий вдох-выдох, стараясь не сорваться на истеричные рыдания, которые ей удалось подавить часа четыре назад. Последняя спокойная ночь была бессонной для Королевы.
Истерика пришла не сразу. Сначала был ступор, самый настоящий, когда Колдунья внезапно услышала бурление собственной крови в ушах, слышала, как бьется ее сердце. Она просто застыла у небольшого окна, чувствуя солнечные лучи на своем лице, но вместе с тем то, как лед медленно пробирается к ее сердцу. Потом в ее разум проник еще один звук — шелест бумаги. Элизабет опустила глаза на листок и почти его не увидела: из-за слез на глазах все стало весьма размыто. А шелестела бумага из-за того, что руки у колдуньи несчастно тряслись, и Элиз, чтобы избавиться от этого звука, разжала пальцы и листок медленно опустился на пол — земля ушла из-под ног. Не удержавшись на трясущихся ногах, Элизабет буквально рухнула на пол каюты, и лишь выставленные вперед руки помогли ей удержаться. Сцепив зубы, колдунья чувствовала, как ее всю трясет.
Ее будто засосало в один из жутких кошмаров, в которых бежишь, бежишь так, что легкие разрываются, — а скорости все равно не хватает. Элизабет мысленно повторяла только два слова: «Это — неправда! Эта — неправда!» И действительно, как это могло быть правдой? Она — и внезапно дочь Джадис? Той Джадис, которая чуть не убила их… не всех. Которая чуть не убила семью Пэванси. Которая хотела убить Эдмунда, Люси, Питера и Сьюзен, подчинить себе всю армию и… которая велела не трогать ее саму, которая велела провести всех девчонок, если Могрим не будет уверен, которая…
Нет, просто невозможно… ведь невозможно же?
— О, Аслан, — внезапно вырвалось из горла Элиз чужим незнакомым шипением. Голос превратился в чуть слышный шепот; страшная правда постепенно проникала в сознание, разъедая его, словно кислота. Она вообще не была уверена, что произнесла хоть что-то, а эти слова не прозвучали в ее голове; но черта, после которой она уже вряд ли смогла бы закрыть рот была пересечена, и девушка зажала себе рот одной рукой, второй продолжаясь опираться о нагретый на солнце пол. Внезапно колдунья услышала что-то непонятное, хриплый надрывный звук, но сильная дрожь мешала разобрать, что это за звук и откуда. Время будто застыло: секунды казались часами, а часы секундами, и прошло несколько минут, прежде чем Элизабет поняла: это она хрипит, надрывный звук — рыдания, сотрясающие ее грудь.
Обман, точно, обман! Ведь не могло все быть именно так!
— Это… это все ложь! — шептала девушка, стараясь звучать как можно тише. — Ложь… Это все туман… туман.
Объяснение было хорошее, и на секунду даже вселило уверенность; но надежда — вещь неустойчива, и вот она снова рассыпалась.
— В ней моя кровь. Она будет со мной, — кричала Джадис.
― Ты должна укротить этот холод, Элизабет, ― сказал Аслан. ― Иначе будешь как твоя мать. Прости ее.
— Расскажи мне о ней, — потребовала Джадис, но голос ее звучал мягко и вежливо, хотя Элизабет уловила, как он дрожал.
— Возвращение блудной дочери… как это прекрасно.
— Приведи ко мне ту девчонку, что он описал, — наконец отдала приказ Джадис. — Или, если не будешь уверен, приведи всех девчонок. А лучше — приведи их всех
— Пусть она видит, что я милосердна, пусть перейдет на мою сторону. Надо, чтобы она это увидела. Тогда милая девочка перейдет на мою сторону без всяких сомнений.
— Это имя [Эльсбе], данное вам при рождение, — объяснил Кориакин.
— Тот конверт не просто так появился у вас, не просто так вы его взяли. Алетиометр чувствует ваши потаённые желания, он выискивает их и стремится исполнить, чтобы осчастливить вас. Но не всегда желаемое приходит в том виде, в котором мы его представляем. Вы хотели узнать о своей матери — и вот, компас дал вам такую возможность.
— Аслан, — внезапно прорыдала Элизабет. — Я не смогу! Молю тебя, Аслан!!! Я не смогу! Помоги мне…
Но ничего — Аслан остался глух к ее просьбам; или просто Элизабет была не в состояние почувствовать теплый ветерок, налетевший на нее на мгновение. Полный разрыв и открытый перелом в медицине считали лучшими, потому что безболезненно заживали, и лучше бы в Элиз сейчас воткнули кинжал, чем так медленно вводили кривые осколки под кожу, в ребра, в самое сердце — без промаха. Элизабет зажмурилась, и перед глазами царила кромешная тьма; Элизабет дрожала, хотя холода не чувствовала. Она уже не кричала, лишь иногда тихо скулила.
А потом пришло осознание реальности, и Элизабет порывисто выдохнула; белоснежный листок с ее приговором окрасился в красным, и девушка поняла, что она настолько сильно прикусила язык и щеку, что пошла кровь.
Внезапно над ней что-то грохнулось, видимо, упало на палубу, и этот звук привел Элиз в чувство: девушка выпрямилась, поспешно стирая слезы с лица, делая глубокий вдох-выдох. Она быстро, но бесшумно заходила по комнате, вцепившись в волосы и стараясь начать думать.
Хоть одна связанная мысль должна была появиться в ее воспаленном и раненом от правды мозгу. И скоро такая мысль появилась; отрицать ничего она уже не пыталась.
Колдунья быстро подхватила злосчастный листок, и сжала его в ладони; бумага вспыхнула невероятно быстро, и Элизабет высыпала пепел за окно. О том, чтобы сказать Эдмунду — да и вообще кому угодно — не могло и быть речи. Это было отвратительно, неправильно, невозможно! Так грязно и порочно — она, и вдруг дочь самого заклятого врага всей Нарнии. Да, уже павшего, которого уже никогда-никогда не вернуть, и все же… Все же…
Элизабет хотелось вцепиться в свои вены и горло, исцарапать их, чтобы вся эта пагубна кровь вышла из нее, чтобы потом новая появилась в ней, и она, как птица феникс, восстала из пепла. Разве ей не было это под силу?
«А благодаря кому это было тебе под силу?» — противно шепнул голосок внутри, и Элиз не смогла его заглушить.
Единственная мысль, так настырно бьющаяся в голове — он не должен узнать, он не должен узнать! Если Эдмунд узнает, это будет конец. Конец всему, конец им, а у Элиз ничего дороже них уже не было. Она прекрасно знала цену его любви, но как бы Эд смог смотреть ей в глаза, как бы он мог любить ее, узнай о ее происхождении? Даже являясь племянницей Джадис она чувствовал себя невыносимо, лишней среди всей красоты семьи Пэванси, и Эдмунду понадобилась целая жизнь, чтобы переубедить ее в обратном. А теперь — неужели, все сначала? Да и захочет ли он, теперь…
В какой-то момент девушка остановилась посреди комнаты и так замерла. Начала дышать глубже и спокойнее, вдыхая запах моря, в котором запах гари от той бумаги — от ее лжи — совсем не чувствовался. Ей надо было что-то сделать с этим: забыть или не придавать значение. И молчать. Эта правда разрушила ее изнутри, Колдунья ощущала, как она ядом проникает под кожу, в органы, отравляя сердце. Она не могла лгать, просто не хотела этого делать, но увидеть разочарование в глаза Люси, более того — Эдмунда было бы невыносимо. Она не знала кроме них никакой семьи, кроме них не было никого, и потерять их Элизабет не могла. Потому что в действительности она не была Королевой — а лишь слабой, напуганной девочкой, которая случайно оказалась с будущими Королями и Королевами.