Течение, которое несло их на восток, не шире сорока футов, а слева от него, и справа море спокойно, как пруд. Матросы были довольны, они уже подумывали о том, что обратный путь к острову Раманду против течения будет нелёгким. Но таинственная белизна оставалась непонятной.
— Страна Аслана совсем близко, — произнес Каспиан с корабля.
— Да, почти добрались, — говорит Эдмунд, и в его голосе удивительным образом сочетается удивление и вместе с тем — констатация факта, будто он знал, что все будет так.
— Ладно, Юстэс, Элиз, Рипичип, поднимайтесь на борт, — отдал приказ Король Каспиан. — Поплывем и узнаем, что там.
Когда Элизабет поднялась обратно на борт полуразрушенного корабля, ее взгляд встретился со взглядом Эдмунда. Они смотрели друг на друга от силы секунд пять, а потом девушка отвела взгляд и притяжение между ними не пропало, но больше не поддерживалось взглядом. Эдмунд тяжело вздохнул. Они были в самом конце пути, и только сейчас он вспомнил слова Каспиана по-настоящему. До этого он считал желание Элизабет остаться в Нарнии навсегда лишь капризом, способом повлиять на него, что, конечно, не могло быть правдой — Элиз словами никогда не раскидывалась. Да и конец путешествия не представлялся таким явным, а теперь…
Теперь Каспиан был прав: они могли расстаться навсегда.
***
— Ты видела Джадис? — воскликнула Люси, когда она, Элизабет, Эдмунд, Юстэс, Каспиан и Рипичип плыли на лодке. От моря осталась лишь тонкая синяя кайма в западной части горизонта. Со всех сторон их окружали белоснежные, чуть тронутые золотом цветы, и только прямо за кормой бежала дорожка чистой воды, блестевшей, словно тёмно-зелёное стекло. Так и казалось, что ты у полюса; и, если бы зрение у всех не окрепло, они не выдержали бы блеска на белоснежных лепестках — особенно ранним утром, когда вставало огромное солнце. Даже вечером от этой белизны было светлее, чем обычно. Казалось, цветам не будет конца. Пахли они дивно, и Люси не могла потом описать этот запах — нежный, но не дурманящий, свежий, прохладный запах, проникающий в самую глубину души, и такой бодрящий, что хотелось взбежать на гору или помериться силами со слоном.
— Да, — решительно подтвердила Элизабет. — Я с ней говорила, казалось, много часов. Но это была не та Джадис, которую знаем мы все, — Элиз тяжело вздохнула, и погладила крышку Алетиометра. — Она рассказала мне все. Как она была еще принцессой, как сестра и любимый человек предали ее, как моя тетка выкрала меня, как не хотела Джадис зло творить. Джадис вырвала свое сердце, потому что не хотела чувствовать боль — все, что она любила у нее забрали, все, кого любила она — предали ее. Та Джадис, которая захватила Нарнию и вправду не заслуживает какие-то добрые чувства. Но то, как Джадис стала такой — это да, это заслуживает сожаления.
Повисла пауза. Люси сжала руку Элизабет своей, а темнокурая посмотрела на нее как-то странно. Потом вопросительно изогнула бровь, а Люси покраснела. Три парня в лодке недоуменно глянули на девушек, но понятый лишь двум девушкам диалог так и остался между ними.
— Так что произошло с твоей родной матерью? — спросил Юстэс. Эдмунд недовольно посмотрел на него, но не стал останавливать девушку — ему стало интересно. То, что Юстэс в целом ничего не знал о том, кем была Джадис, что она делала, к чему стремилась, придавало его вопросы невинный окрас, он не пытался задеть Элизабет, и, кажется, искренни проникся ее историей. Каспиан, который знал, но не видел, на вопрос не отреагировал, или пытался сделать вид, что ему все равно. Но вот Эдмунд и Люси знали, кто такая Джадис, какой она вред принесла всей Нарнии, знали, что она — жестокая Белая Колдунья.
Но еще они знали Элизабет, и даже если Эд все еще находился в смешанных чувствах, он не мог, да и не хотел отрицать того, что Элизабет всегда заботилась о них. Даже о Питере и Сьюзен, которые были старше и часто хотели казаться сильнее и мудрее, чем они есть. Но в моменты слабости Элиз всегда была рядом, никогда ничего не требуя взамен. Единственный раз, когда ей самой нужна была помощь — те ее детские года, когда она, с разумом взрослой женщины, вновь оказалась в теле десятилетней девочки. Тогда Эдмунд смог прийти ей на помощь, помочь ей быть собой, а сейчас…
Неужели они отвернулись друг от друга из-за такой ерунды?
Люси внезапно вспомнила слова, которые Элизабет впервые сказала в глаза своей матери, тогда еще принятую за тетку.
− Ты трусиха! Поэтому ты считаешь себя Королевой? Потому что тебя назначили палачом? Ты прикрываешься законом, потому что знаешь, что сразись ты с нами в честной битве — проиграешь! Ты же так всегда делаешь, да? Порабощаешь слабых, тех, кто не может тебе сопротивляться. Пытаешься присвоить то, что тебе не принадлежит. Ни Нарния, ни Чарн не должны были принадлежать тебе, никто не ждал тебя. Ты, Джадис, словно собака напала из норы. Хватило бы тебе смелости прийти сюда, будь здесь Аслан?
Элизабет напала на нее, не физически, а словесно. Она защищала их, Эдмунда — Королева Чарующая их любила. Любила, возможно, больше жизни, но только Эдмунд был ее жизнью. Без него никто не представлял Элизабет, а без нее никто не представлял Эдмунда.
— Тот, кто был моим отцом, — сказала Элизабет. — Бросил Джадис, когда узнал, что помимо того, что она — великанша, она еще и джинша. Ее родители никогда не примут ребенка, в котором есть кровь человека — то есть меня. А потом, когда ее старшая сестра взошла на трон, Джадис решила, что будет бороться за него, чтобы обеспечить мне и себе королевское будущее. Они с сестрой договорились, что не будут использовать магию, но её сестра нарушила соглашение, хотя и понимала, что её способности слабее, чем у Джадис. И перед самой своей смертью она сыграла на единственном, что любила Джадис. На мне.
— Она выкрала тебя, выставив все так, будто спасает тебя. И я вырвала сердце из своей груди, чтобы не чувствовать скорби по единственному, что я любила больше чем власть.
Последним словом, которое сказала сестра Джадис, стало: «Победа». Затем Джадис произнесла Разрушающее слово и всё живое в мире Чарна обратилось в прах, кроме самой королевы.
В сознании Элизабет, Джадис-Белая-Колдунья не изменилась. Джадис высокомерна, жестока и властолюбива. Можно даже сказать, что жажда власти — это единственное, что движет ею. Ради неё Джадис готова абсолютно на всё — и на столетия ожидания, и на уничтожение всего живого, как это случилось в Чарне. Она хитра, умна и готова идти к своей цели разными путями. Когда нужно, Колдунья может запугивать, обманывать, соблазнять и даже умолять. Она прожила много лет и убеждена, что на пути к победе все методы хороши. Однако именно безграничная вера в своё могущество и подводит Джадис. Её самонадеянность и гордыня приводят к тому, что она убивает Аслана, будучи абсолютно уверенной в том, что знает всё о древней магии Нарнии.
Но вот Джадис-принцесса-Чарна действительно была достойна сожаления и даже любви. Ей раз за разом разбивали сердце любимые люди, те, в кого она безоговорочно верила. Она вырвала свое сердце спрятала его, дабы больше никто не смог бы сделать ей больно, и после этого не видела никого вокруг, кроме самой себя. Она лишилась таких чувств, как сострадание или совесть. Всех окружающих её людей или существ она рассматривает либо как слуг, либо как инструменты для своих планов, либо как противников, которых надо уничтожить. Её замок в Нарнии, заполненный каменными фигурами, а не живыми существами, очень чётко показывает её безграничное одиночество. Но Джадис не страдает от этого. Для неё подобная жизнь кажется вполне естественной.
Слова Элиз о том, что они не знали, как Джадис стала такой, заиграли новыми огнями. Теперь, только в память о том, какой матерью Джадис могла бы быть, юная Колдунья никогда не встанет на путь своей родительницы. Она перетерпит горе с силой, сохранив в сердце тот образ Джадис, который еще не был испачкан тьмой.