– Что же мне делать с моей вероломной женой, а? Вплести тебя в трон, потихоньку, по суставчику за раз? – Он поднял мою тяжелую руку и прижал ее к своей теплой правой щеке – единственному, что еще оставалось в нем человеческого. Эта щека тоже была в саже, но в копоти что-то промыло извилистые дорожки. Слезы? – Раздробить твои кости на сотни осколков, что я вынужден был проделать со своими, чтобы твоя коварная прелесть украсила мой трон наравне с твоим ужасным предательством?
Предательством?
Ледяной ужас впился мне между ребер, черный туман окутал мысли, воскрешая жуткие воспоминания. Треск рвущегося хлопка, чавканье погружающейся в плоть стали, ржавчина на рукояти ножа… Связных мыслей не было, их затмевали клубы дыма. Я ничего не понимала. Что тут происходит?
– Стоит ли рассказать тебе, жена, о всех зверствах, которым подвергали меня в плену, пока ты размышляла о похлебке? Обременит ли знание твою совесть виной так же, как твое вероломство изнуряет меня желанием наказать тебя? – Его чудовищное лицо приблизилось к моему, твердая короста бывшего носа ткнулась мне в скулу. – Почти две недели я провел в объятиях не угасающего ни на миг пламени и нескончаемой агонии. Лицо мое горело, горело все время, не считая тех трех раз, что меня обезглавливали священники. Один раз – чтобы посмотреть, как голова восстановится; и еще дважды просто забавы ради. А где была в это время ты, дорогая женушка? Где. Ты. Была?
Плен. Пламя. Священники.
Мурашки страха вонзались в голову, ужас скапливался внутри, мысли тонули в размытых воспоминаниях – и вдруг вырвались на поверхность, вмиг явив болезненно-четкую картину: нападение в лесу, пленение Еноша, мое бегство в Элдерфоллс, болезнь папы и… и мое промедление. Моя задержка. После нескольких недель плена – в течение которых бога, несомненно, держали в огне – Енош все-таки сбежал от первосвященника.
И обнаружил, что меня нет.
Енош смотрел на меня сверху вниз с горечью и отвращением, обвиняя в предательстве. Он думал, что я нарушила свою клятву, но разве я не пыталась вернуться к нему?
Большая часть воспоминаний по-прежнему оставалась спутанной. Я уже понимала, где нахожусь, но как я тут оказалась? Енош пришел за мной? Но если так, почему он принес меня именно сюда?
– Потому что он просто не может тебя отпустить, – шепнул в моих мыслях Ярин прежде, чем раздался его настоящий голос: – В ее голове такой беспорядок, что я едва могу отличить одну мысль от другой, пока ее душа, цепляясь за мой голос, перемещается ко мне в царство.
Его голос. Какой же у него прекрасный голос.
Он взывал ко мне, утешая интонациями, успокаивая полутонами. «Плюнь на все», – убеждал он, убаюкивая разум, умиротворяя его. Я и послушалась, расслабилась, поплыла по течению…
И увидела внизу тело женщины, помятое, побитое. Оно покоилось на дрожащих руках, держащих ее, словно подношение небесам. Я… Я знала эту женщину.
Да, знала. Это была я.
Как же странно я выглядела.
И как же мало меня это заботило.
Лицо мое было в грязи, к волосам прилипли влажные бурые листья. Щеку рассекала полузажившая алая рана. В теплом свете мерцающих в канделябрах свечей темные тени на моей бледной коже казались еще чернее. Синее платье на животе покраснело, да и ткань там порвалась. Я не шевелилась. Даже грудь моя не вздымалась от дыхания, словно… словно…
– Ц-ц-ц. Куда это ты собралась? Как ни жаль, но я уже продал твою душу, – прошептал Ярин, после чего в зале зазвенел его веселый голос: – Одна душа в обмен на десять трупов, как и обещано. Невыгодная оказалась сделка, ведь мы оба знаем, что я мог бы тысячи лет требовать тысячи тел – и получил бы их.
Жестокая сила, словно тиски, сдавила мои мысли, копаясь в них, скребя, царапая. Потом последовал резкий рывок, и я полетела к своему телу и врезалась в него. Что-то придавило меня, словно на грудь лег тяжкий груз, и невидимые цепи сковали меня.
Резкий холод объял изнутри, впитался в плоть, добрался до мозга костей, вселяя ледяное подозрение. Кровь на моем платье, бледность, нерасширяющиеся легкие… Неужели я…
Нет. Я не мертва.
– Странно. – Передо мной возникли зеленые глаза Ярина и его недовольно надутые губы. – Часть ее души будто бы ускользает от меня, прячется в слепой зоне небытия в самой ее сердцевине. Смерть, полагаю, наступила внезапно?
Давление за ребрами усилилось, пробуждая боль, паника пронзила внутренности. Нет, я не мертва. Как я могу быть мертвой, если вот же я, здесь? Голова кружилась. Подкралась горячка безумия. Отступила. «Я не мертва, – кричал разум, – не мертва, не мертва, не…»