Он увидел, что гугеноты окружили адмирала и его свиту; люди шагали по улице, как бы защищая прибывших. Католики стояли с мрачными лицами; кое-кто из них выкрикивал оскорбления. Требовалось совсем немного, чтобы в Париже вспыхнул опустошительный пожар резни.
Только безумцы могли затеять эту свадьбу и спровоцировать прибытие в Париж множества гугенотов. Не было ли это замыслом матери?
Его братья наверняка в курсе. Генрих де Гиз, несомненно, тоже - как и все влиятельные люди. Только Франциска де Аленсона держали в неведении. Принц королевских кровей не мог мириться с таким положением дел.
Он снова закусил губу и попытался вообразить, что кричащие люди требуют нового короля, носящего имя Франциск.
Оказавшись перед королем, Гаспар де Колиньи тотчас понял, что враги не теряли времени. Отношение Карла к адмиралу сильно изменилось. Во время их последней встречи Карл тепло обнял Колиньи, отбросив всякий этикет.
"Не называйте меня "Ваше Величество", - сказал Карл. - Зовите меня сыном, а я буду звать вас отцом". Но тот был иной монарх. Золотисто-карие глаза утратили теплоту, стали настороженными, холодными. Генрих де Гиз и его дядя, кардинал Лоррен, находились при дворе и пользовались благосклонностью королевы-матери. Однако во время официальной встречи Гаспару показалось, что он заметил виноватое выражение глаз короля; но возле Карла стояла его мать; ее приветствие прозвучало более радушно, чем остальные, но все же адмирал доверял ей меньше всего, он ощущал исходившую от нее враждебность.
Адмирал бесстрашно перешел к цели своего визита - вопросу о помощи принцу Оранжскому и войне с Испанией.
Катрин заговорила вместо сына.
- Вы слишком поздно прибыли в Париж, господин адмирал. Если бы вы прибыли раньше, то попали бы на военный совет, который я созвала сегодня для обсуждения проблемы войны.
- Военный совет, мадам? - удивился Колиньи. - Но кто вошел в него?
Катрин улыбнулась.
- Герцог де Гиз, кардинал Лоррен... другие люди. Вы хотите услышать их имена?
- Да, мадам.
Катрин назвала имена нескольких представителей знати. Все они были католиками.
- Понимаю, мадам. - сказал Колиньи. - Эти члены совета, естественно, предложили пренебречь нашими обещаниями. Они никогда не поддержат кампанию, возглавляемую мною.
- Господин адмирал, мы не обсуждали вопрос о руководстве; мы говорили лишь о благе Франции.
Адмирал отвернулся от королевы-матери и преклонил колено перед королем Колиньи взял руку Карла и улыбнулся.
Катрин заметила появившийся на бледной, нездоровой коже короля румянец; в его взгляде ощущалась любовь. Карл не испытывал влияния этого человека лишь во время отсутствия Колиньи. Тут таилась реальная опасность. Нельзя допустить, чтобы адмирал задержался здесь на несколько недель. Какими бы неприятностями ни грозила его смерть, он должен умереть.
- Ваше Величество, - произнес Колиньи, - я не могу поверить в то, что вы нарушите слово, данное принцу Оранжскому.
Карл ответил тихо, смущенно:
- Вы слышали решение совета, господин адмирал. Все упреки следует адресовать ему.
- Тогда, - заявил Колиньи, - мне нечего больше сказать. Если одержало верх мнение противное моему, это конец. Ваше Величество, я убежден - если вы прислушаетесь к решению совета, вы пожалеете об этом.
Карл задрожал. Он протянул руку, словно желая удержать адмирала; казалось, Карл хотел заговорить, но мать одним взглядом подчинила его себе.
- Ваше Величество не должны обижаться на меня за то, что я, дав слово принцу Оранжскому, не могу нарушить его, - произнес Колиньи.
Карл вздрогнул; адмирал помолчал в ожидании; однако влияние матери на короля оказалось более сильным. Колиньи снова заметил, что Карл хочет что-то сказать, но все же король не раскрыл рта.
- Это, - добавил Колиньи, - будет сделано силами моих друзей, родственников и слуг, а также моими личными.
Адмирал повернулся к Катрин.
- Его Величество решили не воевать с Испанией. Надеюсь, Господь убережет его от другой войны, из которой королю не удастся выйти.
Поклонившись, Колиньи удалился.
В его покоях адмирала ждали письма. Он прочитал в одном из них: "Помните заповедь, которой следует каждый папист. Не храните верность еретикам. Если вы мудры, вы немедленно покинете французский двор. В противном случае вы умрете".
"Вам угрожает серьезная опасность, - было написано в другом послании. - Не дайте обмануть себя бракосочетанием Маргариты и Наваррца. Бегите как можно скорее из ядовитой клоаки, которой является французский двор. Бойтесь смертоносных зубов Змеи".
"Вы завоевали уважение короля, - прочитал Колиньи в третьем письме. Это достаточная причина для вашего убийства".
Он просмотрел все эти письма; в покоях стемнело; Колиньи обнаружил, что даже шелест гардин заставляет его сердце биться чаще. Он осторожно прикоснулся к стене и спросил себя, не здесь ли, в неровном месте, скрыта потайная дверь. Нет ли в лепном потолке отверстия, через которое наблюдают за ним? Любой миг мог стать для него последним.
Карл вскоре полностью попал под влияние адмирала. С его появлением при дворе король осмелел, стал меньше бояться матери. Он держал адмирала возле себя; во время многих аудиенций Колиньи оставался рядом с королем. Но Катрин знала, что происходит во время этих бесед. Покои короля были соединены слуховой трубой с тайной комнатой Катрин; с помощью этого устройства она могла слышать многое из того, что говорилось. Она имела основания для тревоги.
Они постоянно обсуждали предлагаемую войну с Испанией; король колебался. "Будьте спокойны, мой адмирал, я хочу удовлетворить вашу просьбу. Я не покину Париж, пока не сделаю это".
Медлить с устранением адмирала нельзя, но оно должно произойти после свадьбы. Если Колиньи сейчас внезапно умрет, бракосочетание не состоится. Катрин не без удовольствия наблюдала за своей жертвой; она словно откармливала свинью перед тем, как зарезать ее. Колиньи переполняла гордость и уверенность в собственной силе; он считал, что одним своим появлением при дворе снова завоевал расположение короля; остается лишь повлиять на короля, и его, Колиньи, планы осуществятся.