Король Франции возвращался в Париж рядом с Наваррцем.
- Меня радует мысль о том, - сказал Карл, - что скоро вы станете моим братом.
- Ваше Величество, вы весьма любезны.
- Вы увидите в столице моих многочисленных подданных, прибывших в город, чтобы стать свидетелями вашей женитьбы на моей сестре. Не бойтесь, мы не станем откладывать свадьбу. Кардинал де Бурбон чинит нам препятствия. Он - фанатик веры. Но я не позволю ему отнимать время у вас и моей сестры Марго.
- Спасибо, Ваше Величество.
- Вы в отличной форме, хорошо выглядите, - с завистью заметил король.
- Все дело в той жизни, которую я веду. Говорят, что я трачу много времени на наслаждения, но это идет мне на пользу.
Король рассмеялся.
- Вы понравитесь моей сестре.
- Надеюсь, Ваше Величество.
- Я слышал, - заявил Карл, - что вам не составляет труда нравиться женщинам.
- Похоже, слухи обо мне уже достигли Парижа.
- Не бойтесь. Парижане любят таких мужчин, брат мой.
Правда ли это? Наваррец замечал мрачные лица людей, окружавших двигавшуюся по улицам процессию.
- Да здравствует король Карл! - кричали французы. Кто-то добавил: - Да здравствует король Генрих Наваррский!
Редкие приветствия заглушались враждебным свистом.
- Сегодня в городе много сторонников де Гизов, - сказал Наваррец.
- Тут присутствуют все, - ответил король. - Теперь, когда вы женитесь на моей сестре, друзья де Гизов и адмирала Колиньи перемешались в одну толпу.
- Похоже, здесь собралась вся Франция... католики и гугеноты.
- Кажется, да. Я слышал, что в Париже столько людей, что многим негде спать. Гостиницы переполнены, по ночам люди лежат на мостовых. Все это вызвано любовью к вам и Марго. Мой друг адмирал будет счастлив видеть вас здесь. Он готовится к встрече с вами.
Наваррец улыбкой выразил свою радость, искоса посмотрев на короля. Не пытался ли Карл своими постоянными упоминаниями о его дорогом друге адмирале сказать ему, что он все-таки поддерживает дело гугенотов? Что на уме у Катрин де Медичи, которую многие обвиняли в убийстве его матери? Что она готовит ему?
Он редко надолго сосредоточивался на чем-то одном; увидев Лувр, одно крыло которого тянулось вдоль набережной, а второе располагалось перпендикулярно первому, он поглядел на башни дворца с узкими окнами и вспомнил о молодой женщине, ехавшей возле королевы-матери.
- Я заметил возле королевы-матери очень красивую даму, - сказал Генрих. - У нее потрясающие голубые глаза. Я никогда прежде не видел таких.
Король засмеялся.
- У моей сестры черные глаза, - сказал он.
- Я слышал, ее глаза - красивейшие во Франции, - произнес жених. - И все же кому принадлежат голубые глаза?
- В Эскадроне моей матери одна дама славится цветом своих глаз. Кажется, брат, вы говорите о Шарлотте де Сов.
- Шарлотта де Сов, - повторил Наваррец.
- Она принадлежит к свите моей матери и является женой барона де Сов.
Наваррец радостно улыбнулся. Он надеялся, что в ближайшие недели ему удастся часто видеть женщину с голубыми глазами. Было приятно узнать, что она замужем. Незамужние дамы часто доставляют хлопоты, нежелательные для жениха.
Войдя в просторный зал и бросив ленивый взгляд на медленно текущие воды Сены, он подумал о мадам де Сов; при этом Генрих испытал исключительно приятное чувство.
Король, лежа в своих покоях на турецком ковре, кусал ногти. Он был грустен. Никто не смел приближаться к нему. Даже любимые соколы монарха, сидевшие в комнате на насесте, не радовали его. Собаки убежали от Карла; они, как и слуги короля, почувствовали приближение безумия. Он испытывал ощущение тревоги; обычно это бывало связано со страхом. Иногда, когда он стоял у окна, ему казалось, будто он слышит доносящиеся до него крики предостережение об опасности. Он чувствовал, что близится беда, и боялся ее.
Он не мог доверять матери. Что она задумала? Он с беспокойством поглядывал на свою полнеющую жену. Мать не позволит этому ребенку преградить путь к трону ее любимому Генриху. Если она хочет видеть герцога Анжуйского у престола, что она готовит для ее сына Карла?
Зловещую тишину улиц нарушил внезапный шум. О чем говорили с такими серьезными лицами люди, собравшиеся в группы? Что означали буйства в тавернах? Было чистейшим безумием приглашать гугенотов и католиков в город; это сулило несчастья, кровопролитие. Карл увидел себя в роли узника, ощутил мерзкий запах тюрьмы; в его воображении он подвергался пыткам, а потом ему отсекали голову. Он захотел посмотреть на льющуюся кровь, отхлестать плетью своих собак. Однако, поскольку в нем оставалась частица психического здоровья, он помнил об угрызениях совести, следовавших за актами насилия, о том, с каким ужасом он смотрел на забитую до смерти любимую собаку.
В комнату кто-то вошел; Карл не посмел обернуться и посмотреть на гостя. Он боялся увидеть улыбку матери. Говорили, что у нее есть отмычки, способные открыть любые двери французских дворцов, и что она часто бесшумно проникает в разные комнаты, чтобы, спрятавшись за шторами, слушать государственные тайны, наблюдать за тем, как дамы из Летучего Эскадрона занимаются любовью с мужчинами, выбранными для них королевой-матерью. Катрин играла важную роль во всех его фантазиях и страхах.
- Карл, мой любимый.
Он радостно вскрикнул - возле него стояла не мать, а Мадлен, старая няня.
- Мадлон! - Он обратился к ней, как в детстве.
Она обняла его.
- Мой малыш! Что тебя мучает? Скажи Мадлон.
Через некоторое время он немного успокоился.
- Эти люди на улицах, Мадлон. Им не следовало находиться там. Католики и гугеноты собрались вместе. Это я позвал их сюда. Вот что меня пугает.
- Это сделал не ты, а другие.
Он засмеялся.
- Ты всегда так говорила, когда возникали неприятности, в которых обвиняли меня. "О, это не мой Карл, это Марго или кто-то из его братьев".