- Улыбайся, а не хмурься. Наслаждайся дружбой, если нет любви.
- Ты испытываешь ко мне дружеские чувства?
- Если ты протянешь мне руку дружбы, я не оттолкну ее.
- Думаю, это лучше, чем быть врагами, - согласилась она. - Но возможна ли между нами дружба? Мы исповедуем разные веры.
Он откинулся на атласную подушку и положил руки под голову.
- Вера? - усмехнулся Генрих. - Какое отношение имеет к нам вера?
Она удивленно приподнялась.
- Не понимаю вас, месье. Вы ведь гугенот, верно?
- Я - гугенот, - ответил он.
- Тогда вам известно, что я имею в виду, говоря о вере.
- Я гугенот, - продолжил он, - потому что гугеноткой была моя мать. Дорогая Маргарита, если бы ты была ее дочерью, ты бы тоже стала гугеноткой. Если бы я был сыном твоего отца, я стал бы католиком. Все очень просто.
- Нет, - возразила она, - некоторые люди меняют свою религию. Твоя мать сделала это. Даже Гаспар де Колиньи исповедовал когда-то католицизм.
- Фанатики могут менять веру, но мы, дорогая жена, и подобные нам не относимся к их числу. Мы сходны в том, что оба любим жизнь. Хотим наслаждаться ею; вера способна помешать этому. Поэтому она не слишком важна для нас. Ты - католичка; я - гугенот. Ну и что? Ты знаешь, чего ты хочешь от жизни, и получаешь это. Я - такой же, как ты. Вера для нас - не главное в этой жизни, Маргарита. Кое-что отделено от нее.
- Я никогда не слышала подобного суждения! - заявила Марго. - Так считают все гугеноты?
Он засмеялся.
- Тебе известно, что это не так. Они более фанатичны, чем католики, если это возможно. Это только мое личное суждение... и, возможно, твое.
- Но я думала, что ты... как сын твоей матери...
- Во мне соединено много людей, Марго. С королем я - один человек, с твоей матерью - другой, с господином де Гизом - третий. И я готов быть четвертым с тобой, моя добрая жена. Понимаешь, в детстве у меня было восемь кормилиц, я питался молоком восьми разных женщин. В этом теле, которое, увы! - не нравится тебе, находятся восемь разных мужчин. Я сочувствую тебе в том, что я не так высок и красив, как господин де Гиз.
- А я сожалею, что у меня нет голубых глаз и золотистых волос мадам де Сов.
- Верно, у тебя черные волосы, - с насмешливым сожалением сказал он и лукаво добавил: - Однако они не так уж плохи. Но мы отклонились от темы нашей беседы. - Я предпочел бы говорить не о любви, а о дружбе.
- Ты считаешь, что поскольку я не могу любить тебя как мужа, я должна видеть в тебе просто друга?
- Я убежден, что для нас было бы безумием бороться друг с другом. Я король Наварры; ты - королева. Ты, как хорошая жена, должна блюсти мои интересы; будучи умной супругой, ты будешь делать это, дорогая Марго, поскольку с сегодняшнего дня мои интересы стали твоими.
- Интересы?
- О, послушай! Тебе известно, что мы живем в паутине интриг. Зачем, по-твоему, твои братья и мать вызвали меня сюда?
- Чтобы ты мог жениться на мне.
- А зачем им понадобился этот брак?
- Ты знаешь это... чтобы объединить гугенотов и католиков.
- Это единственная причина?
- Я не знаю другой.
- А если бы знала, поделилась бы ею со мной?
- Это зависит от обстоятельств.
- Да. От того, выгодно ли тебе оказать мне это. Но теперь у нас появились общие интересы, моя королева. Если я потеряю мое королевство, с тобой произойдет то же самое.
- Верно.
- Значит, ты поможешь мне сохранить то, что принадлежит нам обоим?
- Вероятно, да.
- Ты убедишься в том, что я - весьма покладистый супруг. Разумеется, нам необходимо провести эту ночь вместе - этого требует этикет вашего королевского дома. Иначе, несмотря на всю мою терпимость, мне придется покинуть тебя. Но эта ночь будет единственной в нашем браке. Ты меня понимаешь?
- Ты хочешь оказать, что не будешь вмешиваться в мою жизнь, а я не должна вмешиваться в твою? Это звучит разумно.
- Если бы все люди были столь разумны, - со смешком сказал король Наварры, - на свете было бы гораздо больше счастливых браков. Я не стану препятствовать твоей дружбе с господином де Гизом, но ты, восхищаясь его красотой, очаровательными манерами, элегантностью, будешь помнить, что этот джентльмен, являясь другом принцессы Маргариты, может оказаться врагом королевы Наваррской.
- У мадам де Сов прекрасные глаза, - холодным тоном отозвалась Марго, - у нее отличные золотистые волосы; но известно ли тебе, что она - главная и самая искусная шпионка моей матери?
Он взял руку Марго и пожал ее.
- Я вижу, что мы понимаем друг друга, моя дорогая жена.
Свечи оплывали; Марго пробормотала:
- Это - большое утешение.
- Возможны и другие утешения, - отозвался он.
Она помолчала; Генрих склонился над Марго и поцеловал ее.
- Я бы этого не хотела, - сказала она.
- Поверь мне, это всего лишь требование этикета.
Марго засмеялась.
- Несколько свечей уже погасли, - заметила она. - В полумраке ты выглядишь иначе.
- Ты тоже, любовь моя.
Они помолчали, потом Генрих приблизился к девушке.
- Если я соглашусь, то лишь потому, что мы - король и королева и этикет налагает на нас определенные обязательства, - сказала Марго.
- Что касается меня, - отведал Генрих, - то я считаю невежливым, лежа в постели с дамой, сопротивляться... требованиям галантности. Ты меня понимаешь?
Она отодвинулась от него, но он крепко обнял ее.
- Галантность Беарна и французский этикет... вместе они неотразимы, любовь моя, - прошептал Генрих.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В Лувре продолжались балы и маскарады. За его стенами простые люди собирались в группы. Они смотрели на освещенные окна и говорили: "Что это значит? Гугеноты и католики танцуют вместе; они поют; смотрят одни и те же турниры. Они празднуют вместе... Что это значит?"
Стояли жаркие дни; ветер стих. С наступлением темноты на небе появлялись яркие звезды; всю ночь над городом разносились звуки празднества. Люди танцевали на улицах; устав, они ложились на мостовую, поскольку Париж не располагал кровом для всех гостей. Несмотря на всеобщее веселье, каждый человек ощущал фальшь и некоторую нереальность происходящего.
Меньше всех беспокоилась молодая жена. Она танцевала неистово, казалась более очаровательной и соблазнительной, чем обычно; Марго наслаждалась своей ролью, она была слишком поглощена личными делами, чтобы замечать что-либо вокруг себя.