Кардиналу исполнилось шестьдесят четыре года. Мог ли он пережить Генриха, не прибегнув к ...? Но Катрин не позволяла себе допускать возможность того, что они планируют уничтожить ее сына; она должна забыть о том, что она - больная женщина. Она должна сделать слишком многое.
Бурбон, яростный сторонник Гизов, верный католик, согласился пренебречь приоритетным правом своего племянника, Генриха Наваррского, и занять трон. Он поклялся, что, став королем, он искоренит ересь.
Катрин вызвала к себе Гиза и спросила его, почему он общается с королем Испании без ведома и согласия короля Франции.
Гиз держался самоуверенно - более самоуверенно, чем когда-либо, подумала Катрин. Было ясно, что он лучше королевы-матери осведомлен о происходящем. Только аристократическое воспитание удерживало его от дерзкого тона.
- Мадам, - сказал Гиз, - Франция не потерпит короля-гугенота; если король умрет, не оставив наследника - да не допустит этого Господь, король Наварры решит, что у него есть права на трон; этого не произойдет лишь в случае избрания народом Франции к этому моменту нового короля.
Катрин молча, задумчиво поглядела на Гиза. Солнечные лучи, проникавшие в комнату через узкое окно, освещали его волосы, делая их золотистыми и серебряными. Он был выше всех придворных; в его поджарость ощущалась сила. Шрам на щеке подчеркивал агрессивность его облика. Катрин не удивлялась тому, что человек, обладавший такой внешностью, властвовал над душами парижан. Его называли королем Парижа. Только глупец не понял бы, что, говоря о будущем короля Франции, Генрих имел в виду не кардинала, разменявшего седьмой десяток, а себя, красивого и еще не старого герцога.
- Вы считаете возможным вести переговоры с иностранной державой, не поинтересовавшись волей короля, месье! - сказала Катрин.
- Король занят другими делами, мадам. За свадьбой Жуаеза последовала женитьба Эпернона. Я подходил к королю, но он обсуждал свои наряды для свадьбы и сослался на занятость.
Какая дерзость! Какое высокомерие! - подумала Катрин. Однако она сознавала, что испытывает легкую радость. Будь он ее сыном, все обстояло бы иначе! Катрин приняла решение; она решила подыграть наглому герцогу... во всяком случае, отчасти. В конце концов, это было единственным мудрым выходом. Она потеряла контроль над событиями и уже не могла пренебрегать Генрихом. Если она не могла стать его серьезным врагом, ей следовало казаться другом герцога.
- Хорошо, месье, - сказала Катрин, - вы правы, говоря о том, что Франция не потерпит короля-гугенота.
- Мадам, я рад, что вы одобряете мои действия.
Наклонившись, он поцеловал ей руку.
- Мой сын. - Она с нежностью посмотрела на него. - Да! Я называю вас моим сыном. Разве не воспитывались вы с моими детьми? Мой сын, для Франции наступили плохие дни. Король, окруженный безнравственными и легкомысленными молодыми людьми, предается наслаждениям. Но во Франции сейчас нет места легкомысленным молодым людям. Мы с вами должны работать вместе... на благо Франции.
- Вы правы, мадам, - согласился Гиз.
На благо Франции! - мысленно повторила Катрин, провожая взглядом уходящего Генриха. Он достаточно умен, чтобы понять, что королева-мать всегда работает только на себя; герцог же, в свою очередь, заботился о своем личном благе.
- Святая Дева! - пробормотала Катрин. - Я должна следить за каждым его шагом.
Марго не обрела счястья в Беарне. Ей было скучно. Муж принял ее назад, но он дал ей понять, что сомневается в правильности своего поступка.
Он был по-прежнему предан Корисанде, которая по части интеллекта не превосходила глупую Фоссо; Генрих решил, что Марго необходимо понять следующее: она остается королевой Наварры, но правит страной он, король.
- Ты изменился, - сказала Марго, - приблизившись на шаг к трону Франции.
- Нет! - ответил он. - Я - тот же человек. Я по-прежнему не мою ноги.
- Это меня не касается, - заметила она.
- Я рад, что в тебе проснулся разум, - отозвался Генрих. - В мои планы не входит делать так, чтобы это тебя касалось.
Марго пришла в ярость.
Он недвусмысленно заявил, что возобновления прерванных брачных отношений не произойдет; он мимоходом дал понять Марго, что принял ее назад лишь ради предложенных королем Генрихом концессий, в которых Наваррец, похоже, нуждался. Она одновременно скучала и злилась; она томилась бездельем, ждала новых приключений, ей не нравились придворные кавалеры.
Пришло сообщение о том, что папа отлучил Наваррца от церкви как еретика. Его подданным предлагалось освобождение от присяги на верность королю. Более того, указом Рима Наваррец лишался прав наследования французской короны.
В глазах Наваррца вспыхнула ярость. Он проклинал папу, герцога де Гиза, королеву-мать. Он не на шутку встревожился, зная о том, какое воздействие на Францию окажет эдикт папы. Наваррец возмущался своим дядей, кардиналом Бурбоном, называл его предателем.
Марго слушала мужа без сочувствия.
- Я - сын моего отца! - кричал Генрих. - Я - наследник французского трона. Мой дядя обманывает себя самого, позволяя папе и Гизу убеждать его в том, что он прав в своих претензиях. Если бы старик оказался здесь, я бы отрубил ему голову и выбросил ее за ограду. Это - заговор. За Гизами стоит твоя мать.
- Я не верю, что моя мать пошла на это, - сказала Марго.
- Она постоянно совещается с Гизом. Мне сообщили об этом из Парижа.
- Даже сейчас ты не знаешь мою мать. Она может казаться союзницей Гиза, может аплодировать каждому слову, произнесенному Филиппом и папой римским. Но поверь мне - она вынашивает собственные планы; пока кто-то из ее детей сидит на троне, она не станет молча стоять в стороне и смотреть, как другой человек готовится захватить корону.
- О, - улыбнулся Наваррец, - я вижу, вы сами поглядываете на трон, мадам.
Она ответила на его улыбку. Они были союзниками. Должны быть ими, потому что их интересы совпадают.
Наваррец стал более энергичным, чем прежде. Он не только публиковал свои протесты по всей Франции, но и расклеивал их в Риме и даже на дверях Ватикана.
Эти смелые действия изумляли всех; сам папа выражал восхищение молодым человеком. Дерзость Наваррца, говорил Святой Отец, свидетельствует о том, что за ним следует тщательно следить.