— Понятно, миледи.
— И раз уж вы будете посвящены в некоторые мои личные дела, вам следует знать, что король не посещает меня тайком, пользуясь этими переходами, потому что я объяснила ему невозможность таких поступков. Полагаю, вы понимаете, — продолжала леди Анна, — что мне придется время от времени передавать через вас письма нашему общему другу и, вероятно, получать от него ответы. Это надлежит делать осмотрительно, без огласки.
— Я понимаю, миледи.
— Все это — ради правового дела, и те, кто останется со мной до конца, пожнут его заслуженные плоды.
— Да, миледи. Я буду преданно служить вам.
Сколько раз впоследствии я вспоминала эти слова, сказанные при нашей первой встрече: «… те, кто останется со мной до конца». В тот день леди Анна отпустила меня, а сама осталась стоять у окна, неожиданно притихшая, хмурая и погруженная в свои мысли. Чтобы не отвлекать ее от дум, я тихонько подошла к двери. А когда открыла ее, в комнату чуть не ввалилась леди Джейн, вероятно, прильнувшая к ней с той стороны.
Глава пятая
— Все сюда, леди! — позвала нас Мэри Тэлбот на пятый день моей службы в свите Анны Болейн. Мэри хлопнула в ладоши, словно мы были комнатными спаниелями, которых так любят знатные дамы, хотя сама Анна отличалась в этом от остальных: она предпочитала, чтобы за ней повсюду следовала гладкошерстная борзая. — Сегодня нам предстоит игра в шары на лужайке с приближенными короля. Впрочем, — добавила Мэри, бросив на меня косой взгляд (вероятно, она считала, что раз я новенькая при дворе и ни с кем здесь не знакома, то не имеет ни малейшего значения, что я увижу и услышу), — мне бы хотелось, чтобы его величество не притащил с собой моего благоверного, черт бы его побрал, — не короля, конечно, а Перси.
Генри Перси было семнадцать лет, когда король и кардинал расстроили его тайную помолвку с Анной Болейн, а ему самому велели жениться на Мэри. Этот брак превратился в мучение для них обоих. Мэри упала бы в обморок, если бы узнала, что Кромвель заранее мне об этом рассказал. После двух лет законного супружества, в течение которых Перси все тосковал по утраченной любви, хандрил, часто хворал, Мэри рассталась с ним. Однако все последующие пять лет они оба служили при дворе: он был дворянином королевской свиты, она же — фрейлиной, сперва у королевы Екатерины, а теперь у Анны. Супруги Перси просто терпели присутствие друг друга, да и то с трудом. Мне казалось, это должно послужить уроком всем, кто вступает в навязанный со стороны брак. Правда, мои родители женились по любви, а ведь они очень часто ссорились. Можно привести в качестве примера и королевский брак Генриха Тюдора — вернее, то, что от этого брака осталось.
Все четырнадцать фрейлин выстроились за Анной в несколько странном порядке, так что я оказалась в последней паре, рядом с хорошенькой Мэдж Шелтон[30], которой я помогала учиться писать. Она и читала с трудом, но я решила, что с этим можно немного подождать. Могу поклясться, что я никогда так прилежно не изучала ни географию, ни историю, ни спряжение латинских глаголов, как теперь стала изучать обычаи, царившие среди королевских придворных. И я не переставала удивляться тому, что при дворе принято делать, а что нет.
Следовало заучить должности и обязанности. Например, дворяне личной свиты короля — такие, как Генри Перси, — должны были, пока король почивает, наблюдать за всем, что происходит этажом выше и этажом ниже. Ознакомилась я с подушным содержанием: сколько и какого рода блюд, напитков, свеч, дров полагается каждому придворному в зависимости от занимаемой должности. В мое содержание входили также несколько монет ежемесячно, но я выяснила, что их надо откладывать, дабы сделать к Рождеству подарки его величеству — а в этом году, вероятно, и леди Анне. Стало понятно, что деньги на расходы я могу получить только от Кромвеля, поскольку сэр Филипп никогда даже не заикался о выделении мне каких-либо средств.
Поначалу мне почти нечего было сообщать Кромвелю, да и леди Анна не посылала ему через меня записки — до пятого дня моего пребывания в Гемптон-корте. Тогда произошло столько всего, что сейчас я изо всех сил стараюсь припомнить и описать все в подробностях.
Во-первых, следует отметить: хотя при первой нашей короткой встрече леди Анна показалась мне сдержанной, учтивой, склонной к размышлениям, на людях она являла полную противоположность всем этим качествам. Она отлично сознавала силу своего обаяния и умела им пользоваться, а я, могу в этом признаться, присматривалась к ней и перенимала опыт. Теперь я стала понимать, почему все головы — особенно мужские — поворачивались в ее сторону, когда она проходила мимо; не только потому, что Анна отражала блеск королевского светила. Она сама сияла радостью и весельем. Еще с той поры, когда Анна жила при французском дворе, она научилась всякий день произносить bon mot[31], обращаясь к каждому придворному, и припасала свежую шутку для короля. Смех ее звучал заливисто, заразительно. Она знала имена всех окружающих, а по утверждению некоторых — и все их тайны.