Четыре рыцаря Подвязки держали шелковый златотканый балдахин на серебряных шестах над троном короля Эдуарда, где в ожидании помазания восседала невидимая для телекамер королева. “Это был самый волнующий момент, – продолжает Анна Гленконнер. – Она выглядела такой юной в одной простой белой накидке поверх платья и с непокрытой головой” (88). Архиепископ Кентерберийский налил святого елея из мирницы двадцатидвухкаратного золота в форме орла в серебряную позолоченную ложку для миропомазания и помазал Елизавету II на царствование, начертив крест на обеих ее ладонях, на лбу и верхней части груди. “То, что Елизавета, в отличие от Виктории, не протестовала против прикосновения архиепископа к ее груди”, вызвало, согласно одному из источников, “некоторый ажиотаж” (89).
Затем на Елизавету надели коронационное облачение весом в шестнадцать килограммов из златотканой парчи – далматик с длинными рукавами и широким ремнем, вышитую столу, присобранную вокруг шеи, и имперскую мантию – огромный сияющий шлейф, застегивающийся на пряжку в виде золотого орла. Все элементы одеяния от простого полотняного платья до этих ослепительных регалий, а также помазание призваны были обозначать ее священнический статус. Британские монархи давно перестали быть помазанниками Божьими, отвечающими за свои действия лишь перед Господом, а значит, не обязанными прислушиваться к указаниям простых смертных министров и парламента. Однако королева, как верная христианка, считала, что коронация благословляет ее в глазах Господа на службу народу.
“Подлинный смысл коронации заключался для нее в помазании, не в возложении короны, – считает каноник Джон Эндрю, друг королевской семьи и старший капеллан при 100-м архиепископе Кентерберийском. – Благословение, вот что превращает ее в королеву. <…> Она останется королевой до конца своих дней” (90).
Затем последовала череда обрядов, в ходе которых ей вручались регалии, каждая из которых выступала символом королевской власти – начиная с двух армилл, тяжелых браслетов из двадцатидвухкаратного золота, олицетворяющих искренность и мудрость. Кроме того, она получила золотые шпоры, толстую белую перчатку, дабы “мягкой была длань, взимающая налоги” (91), и драгоценный жертвенный меч, которым ей предстояло защищать добро и карать зло. Меч королева, благоговейно поддерживая обеими руками, отнесла к алтарю. Коронационный перстень с рубинами и сапфирами, надетый на правый безымянный палец, символизировал верность народу, драгоценные скипетры знаменовали королевскую власть, милосердие и главенство, а держава с крестом из драгоценных камней означала власть Христа над человечеством.
Восседая на троне короля Эдуарда, утопающая в складках своих величественных золоченых одежд, с драгоценным скипетром в каждой руке, королева в “напряженном ожидании” (92) смотрела, как архиепископ благословляет массивную корону святого Эдуарда из чистого золота с 444 полудрагоценными камнями. Подняв венец обеими руками, архиепископ возложил его на голову Елизаветы – голова склонилась на миг, но тут же поднялась. В этот же момент пэры в алых горностаевых мантиях, сидящие в одном секторе аббатства, и блистающие драгоценностями знатные дамы в другом секторе, также облаченные в красный бархат с меховой опушкой, надели свои короны – золотые с бархатом и горностаем. Собравшиеся дружно воскликнули: “Боже, храни королеву!”, в Гайд-парке и в Тауэре грохнули пушки. Когда архиепископ возгласил: “Господь венчает тебя венцом славы и праведности”, – Елизавета II ощутила всю тяжесть (одеяние, корона и скипетры вместе весили около двадцати с половиной килограммов) королевского бремени на своих хрупких плечах.
В сопровождении архиепископа и граф-маршала королева, не выпуская из рук скипетры, поднялась на постамент к трону, где ей предстояло принимать клятву верности от “принцев и пэров”. Первым был архиепископ, за ним герцог Эдинбургский, который поднялся в своей длинной красной мантии по пяти ступеням, преклонил перед женой колено и, вложив свои ладони в ее, произнес: “Я, Филипп, становлюсь душой и телом твоим вассалом; клянусь служить тебе верой и правдой, до конца дней своих, защищая от любых врагов. Да поможет мне Бог”. Вставая, он коснулся ее короны (Елизавете пришлось спешно ее поправить) и поцеловал в левую щеку, а затем, пятясь, чтобы не поворачиваться спиной, удалился с поклоном.