Посвятив день официальным визитам на территории старейшей британской колонии, королевская чета перебралась на Ямайку, где пересела на пароход “Готик”, чтобы совершить трехнедельный переход по Панамскому каналу к архипелагу Фиджи в южной части Тихого океана. В пути королева работала в своей гостиной с документами и писала письма (отправлявшиеся из каждого порта захода дипломатической авиапочтой). В одном из посланий Черчиллю Елизавета II отмечала его “направленные на благо мира” (42) попытки наметить на бермудской встрече с президентом Эйзенхауэром и французским премьером Жозефом Ланьелем стратегию борьбы с угрозой ядерного противостояния в холодной войне с Советским Союзом. В свободное время королева наблюдала (43) за игрой придворных сановников в шаффлборд, метание колец и палубный теннис, а также снимала на камеру традиционный обряд посвящения в моряки при пересечении экватора. Фрейлину Памелу Маунтбеттен макал в резервуар с водой наряженный демоном-брадобреем из свиты Нептуна принц Филипп, которого затем и самого без всяких церемоний столкнули в бассейн.
На Фиджи королеве пришлось выдержать нешуточную проверку на прочность и терпимость к экзотическим обычаям. Сперва на борт “Готика” поднялась группа племенных вождей и, усевшись по-турецки, приветствовала Елизавету II долгим танцем с прихлопами и утробными звуками, а затем торжественно вручила ей китовую челюсть. На берегу вожди приготовили уйму кавы – крепкого успокоительного напитка из толченых корней, обильно смоченных слюной. Королева, наблюдавшая за долгим обрядом приготовления, осторожно пригубила из торжественно поднесенной морской раковины с питьем. Вернувшись после торжественного ужина на “Готик”, Елизавета II не переставала восторгаться впечатлениями дня. “Ну не прелесть ли?” (44) – воскликнула она и уселась по-турецки на пол кают-компании прямо в вечернем платье. “Стюард, заставший ее в самый разгар хлопков и утробных звуков, застыл как вкопанный”, – вспоминает Памела Маунтбеттен.
Следующим пунктом маршрута стало островное королевство Тонга, где состоялась радостная встреча с полнотелой королевой Салоте, которая покатала свою британскую коллегу по острову в лондонском кебе, приобретенном во время коронации, и устроила пир на семьсот персон, где все сидели на земле и ели руками. “Королеве пришлось нелегко, – отмечала Памела Маунтбеттен. – Она обычно ест мало, но вынуждена подолгу возиться с каждым куском, чтобы не заставлять остальных прекращать трапезу, как только ее величество отложит приборы” (45).
В Новую Зеландию королева со свитой прибыла под Рождество. Праздники встретили в оклендской резиденции генерал-губернатора, сэра Уиллоуби Норри, и оттуда Елизавета II обратилась к подданным с рождественской речью, заявив о своем намерении продемонстрировать народам Содружества, что “корона не просто абстрактный символ нашего единства, а живая, личная связь между вами и мной” (46). Кроме того, она затронула тему надежд, возлагаемых на “Елизаветинскую эпоху”, признаваясь, что “искренне говоря, совсем не ощущает в себе сходства со своей великой предшественницей из рода Тюдор, не благословленной ни супружеством, ни детьми, деспотичной и ни разу за всю жизнь не покидавшей берега родины”. Королева подчеркнула, что Содружество “не имеет ничего общего с империями прошлого”, поскольку зиждется на “дружбе, верности и стремлении к свободе и миру”, а также повторила слова из присяги, принесенной в свой двадцать первый день рождения, обещая “до конца дней своих душой и телом служить этому равноправному союзу стран и народов”.
Внимательнее всех это обращение слушали (47) пятилетний принц Чарльз и трехлетняя принцесса Анна, которые проводили Рождество в Сандрингеме с бабушкой. Королева и принц Филипп общались с ними по радиотелефону, но в основном узнавали о жизни детей из регулярных писем королевы-матери, которая забирала внуков на выходные в Ройял-Лодж, бледно-розовый дом в глубине Большого Виндзорского парка. Как Елизавета и Маргарет в свое время, принц Чарльз отмечал маршрут родителей флажками на глобусе в детской. “Он очень ласковый, нежно любит тебя и Филиппа” (48), – уверяла королева-мать в письме к дочери.
Повсюду королевскую экспедицию встречали огромные ликующие толпы. Лодки встречающих заполонили сиднейскую гавань – лицезреть королеву прибыло около трех четвертей населения (49) Австралии. Двадцатисемилетнюю Елизавету II называли “любимицей всего мира” (50), но королевская чета не позволяла себе заразиться звездной болезнью. “Вы не представляете, как нас превозносили, – вспоминает принц Филипп. – Мы легко могли бы возгордиться. Так просто было бы играть на публику, но я принял сознательное решение этого не делать. Лучше не возноситься слишком высоко, оттуда больнее падать” (51). Это инстинктивное стремление отделять публичный образ от домашнего поддерживала и королева-мать. “Как трогательно и скромно, – писала она дочери в начале марта 1954 года, – выступать проводником такой любви к стране. Ты ее чувствуешь?” (52)