— Ну, и без него обойдёмся, — с гордым мужеством воскликнула королева, но в её голосе звучало с трудом переломленное отчаяние. И Серёжа чувствовал это, и ему хотелось, как брату, как другу, сказать ей, чтобы она не беспокоилась и не приходила в отчаяние, что всё устроится как нельзя лучше.
— Что вы так грустны, мой паж? — обратилась к Серёже королева, когда они двинулись в комнату, с тихою ласковостью касаясь его руки, и, не дожидаясь ответа, закончила горько: — Не надо. Наша жизнь — это, как вы когда-нибудь узнаете, кладбище: когда вы увидите хоть одну дорогую могилу, своя собственная вам уже не покажется так страшна. Всем только и приходится делать, что хоронить себя по частям.
— Господа! — вдруг переменила она тон, обращаясь к Курчаеву и Маркевичу. — Не будем терять времени. Поедемте.
Курчаев, учитель словесности в гимназии, где окончила курс Зоя, белобрысый, в очках, с широкой бородой и расчёсанными косым пробором волосами, был влюблён в королеву ещё с того времени, когда она училась в гимназии, и, не смущаясь её холодностью, настойчиво ухаживал за нею уже года три, без ревности и особых претензий. Маркевич был сын местного директора банка, последнего курса филолог, тонкий и гибкий, как хлыст, с длинной шеей, с длинным носом и ртом таким маленьким, точно он был проткнут на лице пальцем. Маркевич тоже был влюблён в королеву и писал ей стихи с несколько декадентским пошибом.
Через минуту все пятеро, захватив корзинку с чайником, посудою и кое-какими припасами, расселись на извозчиков и поехали к реке, где у Маркевича была собственная небольшая и очень лёгкая лодка.
— Усядемся ли мы все? — спросила обстоятельная, как всегда, Ольга.
— Без гребцов отлично усядемся.
— На что же нам гребцы, — басом отозвался Курчаев. — Я берусь один довезти вас хоть на край света этими руками.
И он показал огромные волосатые ручищи которыми мог бы, кажется, вывезти целую барку.
— Зачем же так далеко? — затыкая свой крошечный рот папиросой произнёс Маркевич. — Поедемте на Кармасан, на наше излюбленное место.
Кармасан называлась река, впадающая в Светлую, и попасть туда можно было, только спустившись по Светлой вниз.
Лодка быстро понеслась по течению, подгоняемая ещё неуклюжими, но сильными ударами весел в руках Курчаева, от которых она вздрагивала и судорожно бросалась вперёд, разрезая всхлипывавшую воду, которая в журчащим шумом, как развевающийся хвост, разбегалась за кормою, а на месте, куда вонзались весла, долго оставался крутящейся воронкой след и слегка пенилась вода.
С одной стороны убегал город, круто поднимавшийся в гору; монастырь с белыми стенами, за которыми зеленел старый сад; каменные и деревянные здания на горе; духовная семинария, какие-то амбары, а внизу — рыбачьи лачужки, лепившиеся чудом над оврагами по уступам; затем бойни, а там — дикие скалы и ущелья, покрытые мелким кустарником.
Другой берег был пологий, густо заросший лесом, сначала мелким, а чем дальше, тем крупнее. Река подходила под самые деревья, обрывала их и сносила вниз, или трепала цепко державшиеся корнями за землю, но уронившие вершины к воде.
Около этого берега стояли бесконечные плоты, на которых кое-где шевелились люди. Светлая — река очень широкая, но плотовщики звонко перекликались с теми, которые были против них на берегу, готовясь переправляться к ним на лодке, и по воде скользили и разливались их сильные, свежие голоса с вятским выговором.
— Ого-го-го-го-го — кричал с плота молодой парень в красной рубахе, без шапки и босой, приставив рупором руки ко рту. — Земляцки… Водцонку-то захватили… ли… и… и… и?..
Река ловила звуки и буйно, и весело хотела умчать их вниз, но, видно, там поймали их, потому что ответили также зычно:
— Захватили… и… и… и…
— А калацика-то купили… ли… и… и?.. — радостно неслось по реке.
— Купили… и… и… — как эхо, неслось по реке…
После чего парень, сделав радостное антраша, загнул по воздуху крепкое словцо и по брёвнам, прыгая, как жеребёнок, к берегу где другие «земляцки» что-то варили в котелке, понёсся, чтобы поделиться с ними радостною вестью, хотя надо было от природы жестоко оглохнуть, чтобы рядом не слышать того, что было слышно чуть не за версту. Скоро и плоты остались позади. Прямо высоко над Светлой, как ажурный пояс, висел железный мост, стойко державшийся на восьми быках. Налево, не доезжая моста, впадал Кармасан, быстрая и узкая речка, в красивых высоких берегах извивавшаяся, как арабская надпись.