Прямо при впадении Кармасана вода была страшно стремительная, о чём ясно говорили и зацепившиеся здесь огромные деревья, кое-где поднимавшие вверх со дна корявые корни или обломки вершин. Курчаев однако справился, хотя пот смочил его густые волосы, и они прилипали к большому, упрямому лбу. Лодка подвигалась против течения довольно бойко, но гребец был недоволен тем, что Маркевич всё учил его, как надо грести по правилам спорта.
— Да на какой черт мне ваш спорт!.. — басил Курчаев. — Вы вот попробуйте-ка, погребите сами, а то уж у меня мозоли вздулись. Ага, не хотите, это, верно, не то, что декадентские стихи писать… Я довольно вёз, везите.
— Да ведь вы говорили на край света.
— И свёз бы, если бы королева приказала. Паж, что это вы, точно в рот воды набрали? Давайте-ка, споём что-нибудь. Ольга Алексеевна, затягивайте «Вниз по Волге-реке…»
— Нет, что-то не поётся, — отозвалась Ольга.
— Эх, вы, господа! Все вы сегодня точно в воду опущенные… И королева тоже. Отчего и почему?
Королева поспешила ответить:
— Нет, что вы… Я как всегда.
Но Маркевич бросил на неё ревнивый взгляд, а затем обменялся многозначительным взглядом с Курчаевым: влюблённые неудачники поняли друг друга. Курчаев вздохнул всею своею богатырскою грудью и ещё сильнее заработал вёслами, а Маркевич меланхолическим взглядом глядел на королеву.
— Хоть бы вы стихи, что ли, какие-нибудь прочли… — не умея долго молчать, опять забасил Курчаев, отлично зная, что произведения музы одинаково несчастного соперника вполне безопасны для сердца королевы.
— Пожалуй! — охотно согласился поэт. Он уже давно горел желанием довести до сердца королевы или, по крайней мере, до её слуха новый плод вдохновения, но всё не представлялось удобного случая. — Я готов, если только присутствующим не скучно будет слушать.
— Нет… пожалуйста… пожалуйста…
Поэт придал своему лицу по возможности задумчивое выражение, и из его крошечного рта, как булькающая влага из графинчика, освобождённого от пробки, полились стихи, явно обращённые к королеве:
Королева обыкновенно всегда подсмеивалась над декадентскими стихами своего поклонника, но на этот раз она вряд ли даже слышала их. Она смотрела туда, вниз по Светлой, куда должен был поехать Алексей с Можаровой, и душа её болела оскорблённою любовью, ревностью и отчаянием.
Королева по какому-то непонятному побуждение взглянула на Серёжу.
коснулись её слуха стихи декадента.
Серёжа поразил её своим неподвижным, будто окаменелым лицом, так мало имеющим общего с его постоянным выражением. Такое же точно выражение лица она заметила у него, когда он стоял, забывшись, перед могилой.
Королеве стало жутко и захотелось приласкать мальчика, согнать с его лица эту глубокую и внушающую жуткое чувство тень. В то же самое время на него глядела Ольга с неопределившимся ещё чувством любопытства, недоумения и любовной заботы. Глаза Ольги встретились с глазами королевы, как будто спрашивая её, что значит настроение её брата, и королева невольно смутилась и молча опустила глаза.
А он смотрел на воду, и эта вода казалась ему живою, на что-то намекавшей и что-то обещавшей ему. Он видел там струящееся отражение своего лица и свои же глаза, притягивающими его странною тайною. Он чувствовал на себе взгляды Ольги и королевы, но ему казалось, что эти взгляды тоже как будто смотрят на него из воды.
Вода о чем-то шепталась и с лодкой, и с берегом, и с деревьями, ещё чаще, чем на Светлой, наполовину оторванными от родной почвы и купающими свои ветки в её струях. Порою с высокого обрыва осыпалась земля и с печальным шорохом скатывалась в воду, напоминая ему знакомый шорох земли на кладбище.
Но вода не похожа на могилу. Она вся — жизнь и движение, и всё вокруг живёт дружно и заодно с нею.