— Утонул? — глухо договорил он, нагибаясь к ней, и заранее зная ответ.
— Да.
Пальцы его, сжимавшие её руку, разомкнулись и мгновенно похолодели. Он как-то вдруг весь опустился, и у него вырвался не то вздох, не то стон.
— Когда это случилось?
— В половине шестого.
— Он купался?
— Да.
— Один?
— Нет, с Курчаевым и Маркевичем.
— Как же они могли допустите чтоб он утонул?
— Они не видели. К тому же они не умеют плавать.
— Как не видели? Но ведь он кричал?
— Нет… Даже пузырей не было.
— Что же это значит?
— Не знаю.
— Труп вытащили?
— Нет. Не нашли. Сейчас поехали туда спасатели.
— Боже мой! Боже мой! Мама! Бедная мама! — простонал он, закрывая лицо руками. — Она с ума сойдёт. Ведь он только один и был у неё! Нас она считала уже отрезанными ломтями, а он был её ребёнок. Она с ним никогда не расставалась… Бедная мама! Она не перенесёт этого.
В его голосе дрожали сухие рыдания. Он был подавлен этим несчастьем и страдал ужасно.
— Серёжа мой! Бедный мой мальчик! Как это ужасно! Зачем он не поехал с нами? Зачем я сам… — упавшим голосом добавил он и не докончил этой фразы, чувствуя, как больно она пронизала сердце.
— Это ужасно! Это ужасно! — вырвалось у него. — Во всем виноват я, я один… Боже мой! Боже мой! Мама! Бедная мама!
Сухие, запёкшиеся губы его вздрагивали, и он качал головой, как при невыносимой зубной боли.
— Успокойтесь, не вы один виноваты, — тихо возразила она, чтобы успокоить его.
— Что ты хочешь этим сказать? — сразу переходя с ней на «ты», поднял он в подозрительной тревоге голос, прямо глядя в её глаза.
Но у неё не хватило духу высказать то, что за несколько минут перед тем, когда она одна сидела на барже, приходило ей в голову. Мало того, она сама опять готова была сомневаться в этом и, отведя в сторону свои глаза, прошептала:
— Ну, да… Нельзя было допускать его без присмотра купаться.
Но уже смутное подозрение запало ему в душу.
— Как это случилось? — возобновил он расспросы.
— Что?
— Что он утонул?
Она рассказала ему всё, что знала, со всеми подробностями.
— Странно… — нахмурясь, пробормотал он. — Никакой борьбы… даже пузырей на поверхности… Странно…
Она ничего не сказала, но неотвязная и мучительная мысль сверлила его мозг, и вдруг, вспомнив, Бог весть почему, о письме, он ещё больше нахмурился. Одновременно с этим ему вспомнилось лицо Серёжи и разговоры матери и сестры о его бледности.
Он ощутил холодное нытьё в суставах и не сразу обратился к ней с расспросами.
— А каков он был перед этим? Печален или весел? Молчалив или разговорчив?
— Молчалив, особенно вначале, — не сомневаясь в его подозрениях, ответила она, как отвечают обвиняемые. Но зачем же он хотел мучить и себя, и её этими расспросами? Ведь он сам был не обвинитель, а сообщник её, если все произошло так, как можно подозревать.
— Утром он гулял с тобою… по кладбищу?
— Да.
— Не намекал он ничего такого?.. — решился Кашнев ещё яснее высказать свои подозрения.
— Ах, зачем ты всё это спрашиваешь? Не всё ли равно… Поздно! — не выдержала королева, тоже переходя незаметно на «ты», хотя ни на одну минуту не чувствуя уже прежней близости с ним, даже при таком тесном соседстве.
— Зачем? — почти со злобой переспросил он. — Зачем?.. Разве ты не понимаешь, зачем?
Ясно и определено ответить на этот вопрос он, однако, не мог бы и сам. Горю помочь всё равно было уже нельзя.
И всё же непонятное чувство удержало её от того, чтобы рассказать ему всё, что она могла рассказать: и о прогулке на кладбище, и о их беседе о смерти и предчувствии, и о его слезах, и обо всём. Может быть, она бессознательно щадила Алексея, так как подобное открытие принесло бы ему такое же страдание, как и ей самой, но он не мог уже оставить этот вопрос неразрешённым, как не может не плыть к берегу человек, упавший в воду, хотя бы на этом берегу его грозили поглотить чудовища.
Её уклончивость только подтвердила ему его подозрения, но он не стал больше ни о чем расспрашивать её, также, может быть, из пощады, бессознательно, однако заранее выгораживая её и во всём обвиняя себя.
— Мама ещё ничего не знает? — неожиданно перешёл он к другому вопросу.
— Вероятно, ещё нет.
— А где же Оля?
— Там.
— Мы куда же сейчас едем?
— На спасательную станцию, узнать, нашли ли труп.
— О, его необходимо найти, иначе мама сойдёт с ума! Ах какое горе! Какое горе! — снова вырвалось у него, и он опять в изнеможении закачал головой.