V
Было часов около одиннадцати ночи, когда они приехали на спасательную станцию.
Там уже все спали, но их встретил Маркевич, усталый и измученный.
— Нет, не нашли, — возвестил он мрачно. — Положим, спасатели приехали туда довольно поздно, но всё же искали, кажется, добросовестно.
— Надо найти, во что бы то ни стало! — выкрикнул Кашнев. — И я найду его завтра!
— А, может быть, и в самом деле снесло?.. — нерешительно возразил Маркевич.
— Я найду его! — упорно повторил Кашнев. — Иначе мать сойдёт с ума.
— А Ольга? — спросила королева Маркевича, вспомнив, что Ольга оставалась с ним там.
— Мы уговорили её уехать оттуда. Едва-едва удалось… будто окаменела. Не хочет ехать, пока не найдут труп, и конец: точно боялась, что кто-нибудь найдёт его и утащит. Мы уж воздействовали таким образом, что она, дескать, дома нужнее для матери.
— Одна она поехала домой? — встревоженно спросил Кашнев.
— Нет с Курчаевым.
— Значит, мать всё знает! Что с ней теперь?! Я должен ехать домой.
— Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен? — спросил его студент.
— Нет, благодарю вас, — поблагодарил Кашнев. — Вы, вероятно, и без того устали, а у нас я, наверное, найду Курчаева.
— Да и вы тоже. Вам сегодня особенно много пришлось пережить, — с заметным оттенком заботы и нежного внимания, мягко, обратился он к королеве, задержав её руку в своей руке, точно безмолвно прося у неё извинения за что-то.
— Хотите, я довезу вас домой. Ведь это по пути?
— Нет, благодарю вас, поезжайте. Мы доедем вместе с Александром Леопольдовичем. Вот, кстати, и другой извозчик, — ответила она, устало направляясь к своему, успевшему снова задремать, вознице.
— Ну, до свиданья. Благодарю вас, — раздалось из мрака.
Он крикнул извозчика, и, успев прежде их сесть в экипаж, приказал ему ехать как можно скорее домой.
По заплаканному и испуганному лицу горничной он понял, что дома уже всё известно, и бросился в комнату матери.
Дверь туда была затворена, и за дверью было тихо, точно комната опустела.
Алексей остановился перед дверью. Сердце его сжималось с такой мучительной болью, что ему самому хотелось упасть и сжаться в комок: его испугала и поразила эта тишина.
Но, может быть, мать была в другой комнате?
Он постучал и услышал голос матери:
— Войди.
«Не знает!» — решил он про себя и отворил дверь.
Первое впечатление могло только подтвердить эту мысль: мать его сидела в кресле, сестра — на кровати, а у стола — Курчаев, всё в таком положении, как это бывает в час отъезда, когда по обычаю и отъезжающие, и провожающие их на одну минуту присаживаются на чем попало.
Но это впечатление тотчас же разрушилось, когда он взглянул пристальнее на мать; она грузно сидела в кожаном кресле со свесившеюся на грудь головою, с руками, как деревяшки, упавшими по обе стороны кресла.
Глаза её были неподвижны и окаменелы. Нижняя челюсть дрожала, чего прежде никогда не замечалось в её лице, и углы губ страдальчески-некрасиво опустились книзу.
Лицо Ольги и даже поза её поразительно напоминали в эту минуту мать. Курчаев сидел, положив свои огромные руки на колени, ладонями вверх и с сосредоточенным видом кусал нижнюю губу, отчего мускулы левого глаза его шевелились и от него расходились морщины.
В комнате, кроме лампы, горела лампадка перед образом Николая Чудотворца. Не поднимая головы, старуха повела помутневшими глазами на сына и, видя по лицу его, что он всё знает, спросила глухо:
— Не нашли?
— Нет, не нашли, — растерянно ответил он. — Я, как станет рассветать, сам поеду и даю тебе слово, мама, что найду его.
— Найди, Алёша. То — дело Божье. Бог дал, Бог и взял, — со страшным спокойствием и покорностью выговорила старуха. — На то Его святая воля. Он взял, Он и найти тебе поможет. Ведь надо же старухе-матери дать проститься-то с сыном!
Последняя фраза вырвалась у неё каким-то глухим стоном. Нижняя челюсть задрожала ещё сильнее, но, подавив подымавшийся в её душе отчаянный протест против чьей-то неумолимой воли, отнявшей у неё сына, она с тем же глухим спокойствием прибавила:
— Да и похоронить-то надо бы по православному… хоть и утопленник он.
— Хорошо, мама… я найду. Даю тебе слово, я найду, — повторял Алексей.
— Ну, слова не давай, а лучше Бога попроси; чтобы Он помог тебе в этом. А то не переживу я, коли не увижу его.