И, умилённый всей этой картиной и настроением, с такой силой охватившим его, он вышел на воздух.
Ночь встретила его свежим дыханием и блеском звёзд, которые перед рассветом горели особенно ярко и торжественно, точно неисчислимые лампады, пламя которых, казалось, тоже колебалось и вздрагивало.
Город спал, и только где-то вдали усталой дробью трещала колотушка. Ни огней, ни стука экипажей. Даже уличные керосиновые фонари начинали уже погасать, не дождавшись рассвета.
Кашнев крикнул извозчика. Крик его как-то дико отозвался в сонном воздухе. Вторично ему кричать не хотелось, да это было и бесполезно. Несколько извозчиков спали теперь во всем городе только около клуба, а другие все предпочитали почивать дома, так как город был хотя и губернский, но очень патриархальный. Кроме того, большинство обывателей держало своих лошадей.
Он пешком дошёл до спасательной станции и приказал разбудить дежурного. Но тот был так недоволен тем, что его потревожили во время самого сладкого предутреннего сна, что наотрез отказался ехать или снарядить кого-нибудь из матросов. Кроме того, вчера, по случаю неожиданного щедрого заработка, спасатели здорово выпили.
— Это дело не наше. Вот если бы на Светлой утопление, тогда дело двенадцатого рода, потому как Светлая в губернии, а Кармасан — это уезд. Нам, пожалуй, ещё от уездной полиции нагореть может, что не в своё дело суёмся.
— Но ведь вы ездили же?
— Мало ли что ездили… сгоряча. Приехала барышня. Поезжайте, да поезжайте, ну, мы и поехали.
— Но ведь я за это заплачу.
— Покорнейше благодарим… всё едино. Да и что ж даром деньги-то от вас брать. Ведь искали, не нашли, значит, снесло его вниз. Вот через три дня вынырнет, где ни на есть.
Он последние слова договорил с такой немилосердной зевотой и так сонно, что Кашнев махнул на него рукой и приказал, по крайней мере, дать лодку.
Тот, хоть и не особенно охотно, продолжая всё так же зевать и крестить во время зевоты рот, чтобы не влетел черт, захватив весла, сошёл к берегу и стал отвязывать для Кашнева лодку.
— Вот вам однопарная, лёгкая, — рекомендовал он, бросая в лодку весла. — Там и верёвка есть. Может, пригодится.
— Ай, батюшки! — неожиданно раздалось оттуда, и чья-то фигура быстро вскочила на ноги.
— С нами крёстная сила! — испугался спасатель. — Кто это?
— Я, дяденька, — отозвался хриплый спросонья голос мальчишки лет четырнадцати.
— Да кто ты-то?
— Митька, который вчера вам всё за водкой бегал.
— А-а… Леший тебя побери, напугал! Ты что же это в лодке расположился, заместо того, чтобы дома спать?
— Да у меня никакого и дома-то нет. Я сирота.
— Ну, сирота, что отворяет ворота… Хочешь с барином на Кармасан за утопленником ехать? На водку получишь!
— Хочу. Я в лучшем виде вас на Кармасан доставлю.
Кашнев подумал и решил взять с собою мальчишку. Если он и не принесёт пользы, то всё же живой человек.
— Ладно. Едем. Только набери штук десять камней, вот таких, — указал он на валявшиеся на берегу камни. — На всякий случай.
Мальчишка набрал камней в лодку и хотел сесть на весла, но Кашнев взялся за весла сам.
— А что же я-то барином буду сидеть? — иронически спросил мальчишка.
Кашнев, вместо ответа, погрузили, весла в воду и, сразу почувствовав в мускулах и в груди силу, выгнал лодку вперёд.
Тут её подхватила река и наискось понесла вниз, точно стараясь предупредить каждое новое усилие гребца.
Но весла почти без шума и плеска впивались в воду и сверлили реку пенящимися раковинами. Кашневу хотелось физической работы, и он, захватывая грудью полные лёгкие влажного и чистого воздуха, грёб с такою силою, что весла гнулись, и лодка как будто пыталась сделать прыжок по воде.
Вода шумела и журчала, возмущённая тем, что так дерзко нарушают её покой, но уступала и смирялась, сглаживая позади резкие и грубые морщины.
От этого воздуха и от этой работы, отвлекавшей его от печальных и угнетающих мыслей, он как будто опьянел и не переставал работать, хотя ему хотелось сбросить с головы фуражку, под которой вспотели волосы, а губы начинали сохнуть от жажды.
— Ну, и летим. Чисто локомотив, — воскликнул Митька. — Ветер даже навстречу… Хорошо бы теперь папиросочку, — помолчав, совершенно неожиданно прибавил он.
Кашнев опустил весла, и лодка понеслась по течению сама.
Тёмная широкая река, со вздрагивавшими кое-где отражениями звёзд, сильно и гордо шла в своих безмолвных берегах, смутно выступавших из предрассветного мрака. Кое-где на том и другом берегу слабо маячили огни. Кашнев снял фуражку и отёр пот со лба, затем слегка склонился с борта и опустил руки в воду, чтобы напиться горстями.