«Милая! Милая!.. Люблю!» — со страстною нежностью мысленно повторял он, любуясь её головой и фигурой, и несмотря на то, что, стоя сзади, не видел её лица, он угадывал каждую минуту выражение по её голосу, по самым слабым движениям её. И ему было приятно так любоваться ею и мысленно ласкать её, зная, что она и не подозревает ничего подобного.
Могильщики продолжали своё дело… Зоя подошла поближе и взглянула в углубление, откуда на неё пахнуло затхлой сыростью. За ней подошёл и Кашнев и тоже заглянул туда, — заглянул, и ему снова стало тяжело и чего-то страшно. Ему казалось, могила тянет его к себе.
Он быстро отвёл глаза от ямы, не понимая, что с ним такое делается, и это странное чувство так охватило его, что он даже вздрогнул, когда королева, обернувшись, сказала ему как-то нерешительно и вдумчиво:
— Не странно ли? Вот в этой: яме сейчас живой человек, и роет он могилу для мертвеца, а завтра, может быть, будут рыть могилу для него самого… Но сегодня он об этом не думает, а думает о том, как получит за свою работу гроши и пропьёт их. И это жизнь?.. Тут что-то не то…
Пожав как-то по-детски плечами, она взглянула задумчиво в лицо юноши и тотчас же, очнувшись от своих туманных мыслей, быстро спросила его:
— Что с вами?.. У вас такие глаза…
— Какие?
— Не ваши… Точно вы что-то увидели перед собою.
— Н-нет… Ничего…
Слабая искорка мелькнула у него в памяти и погасла, осветив что-то далёкое, смутное.
— Скажите, — обратился он к барышне, — бывает с вами так, что вы что-нибудь видите перед собою, и вдруг с поразительной ясностью вам вспоминается, что вы то же самое видели когда-то давно-давно… Бог знает, где и как… Может быть, даже во сне…
Она молча на него глядела, изумлённая несколько новым для неё выражением его лица.
— И не то, чтобы это было что-нибудь важное… Нет, часто какой-нибудь пустяк, мелочь… И ведь отлично знаешь, что никогда ничего подобного не видел, и тем более поражает самый факт
— Да, да… Это со мной бывает, — подтвердила она, чувствуя, что его волнение заражает и её. — Именно так, как вы говорите. Но что вам припомнилось?
— Гм… — неестественно усмехался он. — Смешно… Мне кажется, что я уж видел вот этих могильщиков, и как они роют эту яму, и как я гляжу в неё, и всё… всё… даже вот эту землю!
Он ткнул ногой в выброшенную из могилы землю и слегка запачкал себе глиной сапог.
— Королева, — с напускной бодростью обратился он к барышне, как бы стыдясь того, что ему приходит в голову, и готовый на всякий случай обратить свои слова в шутку, — верите вы в предчувствия?
— Д-да… Пожалуй… Я во всё верю… Ведь, в сущности, мы ничего не знаем, и потому я верю…
— Ах, как я рад! Или нет, не рад, а скорее мне страшно…
— Чего страшно?
— Предчувствия. Мне кажется, что я скоро должен умереть.
— Какие глупости! И давно вам такой вздор пришёл в голову?
— Сегодня… Сейчас…
— Вы нервничаете… Вам, действительно, не следует ходить на кладбище. Мне вот тоже на кладбище приходят в голову разные мысли, но из-за них-то я и хожу сюда; эти мысли я люблю, как любят тех, вместе с которыми мы много думали. Меньше всего меня пугает здесь смерть, наоборот, когда у меня есть горе, я прихожу сюда, и оно кажется таким маленьким перед этим безмолвным итогом.
— Вы думаете, я боюсь смерти, и оттого мне здесь неприятно?.. Я не боюсь её, а она мне противна, потому что некрасива. Вот если бы смерть явилась ко мне в вашем образе, — слегка покраснев, не сразу прибавил он, — тогда бы я был рад ей.
— Перестаньте болтать пустяки, паж.
— Я бы хотел вылепить вас, как вот вы есть, высечь из мрамора и поставить над моей могилой в виде памятника, — быстро выпалил он с отчаянной решимостью и до того после этого сам взволновался и сконфузился, что от прилива краски к его лицу на глазах у него выступили слёзы.
— Вот вас, действительно, после этого следовало бы высечь, только не из мрамора, — с шутливой строгостью остановила его королева.