-- Это правда?.. Скажите скорей: правда это? -- восторженно заговорила Клавдия, и взор ее загорелся.
Она схватила меня за руку, потом вдруг побежала к оттоманке, бросилась на нее с размаху и громко захохотала.
-- Ха-ха-ха! -- смеялась она. -- Я так и знала! Какой он глупый! Ведь я ему сказала, что я его люблю, чего же ему еще!..
Боже! Он меня ревнует! Ха-ха-ха! Иван Иванович! Пойдите сюда.
Я подошел.
-- Лепорский меня ревнует к вам... ха-ха-ха! Слушайте, паж! Сознайтесь, ведь вы влюблены в меня? Да?.. Говорите!
-- Да, -- отвечал я дрожащим голосом.
-- Я вами довольна сегодня: нагнитесь, я вас поглажу по голове.
Я машинально нагнулся. Я был точно загипнотизирован. Она меня и в самом деле погладила. Потом сказала тихо и несколько озабоченно:
-- Иванов! Возьмите стул; нам нужно поговорить.
Я поместился против нее.
-- Видите ли, дорогой паж, прежде всего я вас благодарю за все...
Она вдруг оборвала речь и глубоко задумалась. На ее лице блуждала счастливая улыбка. Какая ужасная пропасть разделяла нас в эту минуту. Я совершенно окаменел и не помню, долго ли она пробыла в задумчивости.
-- Иван Иванович! -- сказала она, как бы очнувшись. -- Сядьте сюда, поближе.
Она указала мне место рядом с собой на оттоманке.
-- Иван Иванович! -- совсем тихо и близко придвинувшись ко мне, произнесла Клавдия. -- Вы нам устроите свидание.
-- Как? -- не веря своим ушам, прошептал я.
-- Вы отдадите нам на несколько часов свою квартиру. К нему я ни за что не пойду, -- добавила она.
-- Я согласен на все, -- отвечал я.
-- Теперь оставьте меня одну... Что у нас сегодня? Воскресенье? Хорошо: ровно через неделю, второго мая -- от часу до четырех... Я ему напишу. Вы уйдете на это время и оставите нам ключ. Прощайте.
Клавдия встала. Я тоже поднялся. И вдруг она пристально поглядела на меня, положила мне на плечи свои руки, притянула меня к себе... и отпустила.
-- Милый... как вы меня любите... как мне тяжело за вас.
Я не чувствовал, как у меня ручьями потекли слезы. Когда я овладел собой, ее уже не было в комнате...
* * *
Вот и вся моя жизнь в этих десяти листках моего дневника, в этих двух месяцах бесконечной казни. А теперь... а сегодня... а завтра?..
Теплый дождь идет с утра; мое окошко открыто настежь, и теплые счастливые слезы весеннего неба скользят и падают с веток акаций ко мне на подоконник. Я чувствую едва уловимый запах, напоминающий мне ее любимые духи. Белые, невинные, еще не распустившиеся цветы! Как мне жаль вас... Сломит вас чья-нибудь грубая рука, выпьет весь аромат ваш, и будете вы лежать где-нибудь на пыльной дороге поблекшие, покинутые...
Боже мой! Завтра, завтра в этой комнате будут они... Завтра в моей квартире праздник!
5 августа
Целых три месяца я не писал в этой тетради. Теперь, когда мне больше ничего не остается делать, как перечитывать эти строки, вся моя жизнь представляется мне какой-то дикой мелодрамой, нарочно для чего-то выдуманной.
Говорят, страдания очищают душу. Неправда, неправда! Мои страдания опустошили мою душу, и на дне ее ничего не осталось, кроме маленьких кусочков льда. Ах, какой ужасный холод причиняют мне эти льдинки! Холоднее может быть только в могиле.
Близко... близко. Близок конец.
Недавно я узнал все. Я пришел к ней вечером по ее просьбе. Она сидела в глубоком кресле -- грустная, бледная, исхудалая. Я стоял перед нею и безмолвно страдал.
-- Иван Иванович! -- сказала она. -- Пойдите к нему сейчас и напомните ему от меня и от себя -- ведь вы меня все еще любите? -- воскресенье второго мая. Скажите ему, что я вполне поняла его и буду верна своему слову...
Она вдруг сделалась бледна как смерть. Я страшно испугался.
-- Клавдия Петровна, что с вами? -- весь дрожа, спросил я.
Она быстро взглянула на меня, чуть-чуть приподнялась в кресле. На ее глазах выступили слезы, лицо исказилось отчаянием. Бедное, дорогое лицо! Как я его запомнил!.. И я догадался, я понял, я все понял...
Я зашатался, сделал шаг вперед и упал к ее ногам. Я целовал эти ноги, я целовал ее колени, платье. Я приник к ней и безумно рыдал.
-- Бедная моя, бедная... -- твердил я.
Когда я прибежал к Лепорскому, он сидел у стола, спиной ко мне, и обернулся в изумлении. Я захрипел и ринулся на него. О, как я его ненавидел, как я хотел убить его! Я все забыл, о чем меня просила она. И когда я закричал на него, произнес оскорбительное слово и поднял на него руку, он тихо встал, не торопясь размахнулся и с силой ударил меня по щеке... потом еще и еще...
-- Ага! -- загоготал он. -- Паж королевы! Ничтожество! Благородный защитник!