Когда Кати принесла ему поесть, положила холодный компресс на его лоб, он описал ей свои трудности. Все было в черных красках. „Каждую ночь, — стонал он, — дьяволы приходят сюда. Они шумят и гремят цепями. Я хорошо слышу их“.
„Они не должны пугать тебя, — настаивала Кати. — Тебе лучше меня известны слова Иоанна: „Тот, Кто во мне, больше того, кто в мире“.
„Спасибо, Кати. Спасибо“. Он взял ее за руку. Но этой уверенности хватило ненадолго. „Принеси мне карту, на которой есть Восточная Европа и Турция, — попросил он. — Она на моем столе“.
Показывая пальцем на Константинополь, Лютер сказал: „Вся эта земля была христианской. Лука и Павел проповедовали здесь. Затем в III веке люди стали спорить о Троице и собирать святые кости. Теперь земля принадлежит мусульманам. — Он вздрогнул. — Но, Кати, это не самое худшее. В прошлом году, когда ты родила маленького Ханса, Сулейман Могущественный, султан Турции, разбил свой лагерь недалеко от Буды в Венгрии![19] А Буда ближе к нам, чем Рим! — Он указал на карту. — Венгры были уверены в себе. Их король родился недоношенным, ему сохранили жизнь, кладя его среди теплых туш животных, специально убитых ради этой цели.
Они были настолько самоуверенными, что, когда Сулейман отправил к ним посла, они таскали его по улицам, отрезали уши и нос и затем отослали назад в Константинополь. Именно такое оскорбление заставило султана перейти в наступление.
Совершенно уверенный в себе, король повел свою армию из 25 тысяч человек против армии Сулеймана в 100 тысяч. Это было безумие. Луи утонул, а большинство его воинов погибло. После этого турки увели 100 тысяч венгров в Турцию“.
„И что с ними будет?“ — спросила явно встревоженная Кати.
Лютер покачал головой. „Если мусульмане будут так же жестоки с христианами, как некоторые христиане были жестоки с ними во время крестовых походов, то их ждет страшная участь. — Он вздрогнул. — Если мы не будет осторожны, все наши церкви будут разрушены и вместо них построены мечети! Ах, Кати, нам нужно молиться! Христианству грозит опасность и внешняя, и внутренняя“.
Политические события часто вдохновляли Лютера, и он поднимался с постели. Но проблемы сильно мучили его. Иногда он вскрикивал: „Ах, Кати, у меня так болят зубы, что я больше не могу терпеть“. Точно так же у него болели уши, кружилась голова, его мучил ревматизм и камни. Временами боль была настолько сильной, что он хотел умереть.
Часто он не мог заснуть. Тогда он шел в кабинет и читал, работал над рукописями и молился.
Кати научилась угождать ему. Она готовила простые лекарства, выслушивала его жалобы, цитировала Писание, растирала ему ноги. Затем даже ее мир распался на части. В Виттенберг пришла чума, оставляя за собой огромное количество трупов на улицах. Несчастные жертвы стучались в двери Черного монастыря, прося впустить их.
„Мы должны впустить их“, — сказал Лютер.
Вскоре дом Лютера превратился в больницу.
Тогда было принято решение о переезде университета в Йену.
„Мы уедем из Виттенберга?“ — спросила Кати с удивлением.
Лютер потер челюсть, опухшую из-за зубной боли. „Конечно нет! Пастор никогда не бросает свое стадо“.
Кати обняла его за шею. „Господин доктор, — прошептала она с нежностью, — у меня есть небольшой секрет“.
Он посмотрел на нее, удивленно подняв брови. „Какой?“
„У маленького Ханса в декабре будет брат или сестра“.
„Кати, да это же чудесно!“
Он погладил ее по волосам.
„Мы останемся в Виттенберге?“ — спросила она опять. В ее голосе звучала надежда.
„Конечно!“ Он посадил ее на колени и поцеловал.
Почти все профессора уехали в Йену. Тем не менее Георг Рёрер и его жена остались. „Мне это очень приятно“, — сказал Лютер. Рёрер, дьякон церкви замка, работал у него секретарем и много помогал с переводом Библии, особенно с Ветхим Заветом, который был еще далеко не закончен.
Кати лечила больных чумой, а в Виттенберг приходило все больше печальных известий. В январе 1526 года Лютер узнал о том, что Михаэль Газмайер, руководитель крестьянской войны в Австрии, заявил, что все „безбожники“ (не лютеране!) в стране будут казнены, он также требовал, чтобы все картины и образа в католических церквах были уничтожены, более того, он запретил мессу.
„Он сводит меня с ума, — сказал Лютер, меряя шагами комнату. — Единственный меч, который я признаю, — это меч Духа — тот, которым пользовался Павел. Когда-нибудь истина победит, но для этого нужно время, много времени“.