Как-то вечером, когда они с Кати были одни, Лютер сел на постель и стал вспоминать все свои беды. На этот раз он добавил еще одну: „Люди удивляются, почему Фридрих Мудрый защищал меня. Если честно, он должен был быть моим врагом. Почему? Я насмехался над его коллекцией мощей, я не соглашался с его учением, и, кроме того, я был жалом в его плоти. Почему он выступал за меня? Потому что я привлекал студентов в университет, а это было великим проектом его жизни. В 1518 году, через год после издания моих 95 тезисов, в университете было почти шестьсот студентов. На моих лекциях всегда было полно слушателей. Студенты жаждали учиться. В этом году у нас их всего пятьдесят. Почему? Причина в том, что герцог Георг запретил своим подданным посещать наш университет. Однако, Кати, это не самое худшее. Хуже всего то, что Бог страдает вместе со мной. — Он вытер глаза и потер челюсть. — Мои зубы. Ах, ах. Мои зубы“.
„Сиди спокойно. Я сделаю тебе теплый компресс“, — сказала Кати, положа руку ему на плечо.
Лютер приложил компресс к челюсти. „Из-за того, что теперь у нас только пятьдесят студентов, избиратель может забыть о нас“.
„Чепуха. Он протестант. Разве это не так?“
„Думаю, что так“.
„Студентов мало из-за чумы. В прошлом году было более сотни“.
„Да, это так. Но тем не менее, Кати, помни, что меня отлучили, что надо мной смертный приговор императора, что знать ненавидит меня так же, как и крестьяне. Один из них назвал меня доктором Лгуном, и он сказал мне это прямо в лицо! Если заболеют мои родители, я боюсь навестить их. Меня могут убить по дороге“.
Кати внимательно слушала. Затем ее лицо осветилось. „Меня кое-что удивляет“.
„Что?“
„Что ты сказал, когда отправлялся в Вормс?“
Лютер улыбнулся. „Я сказал: „Пусть в Вормсе будет столько бесов, сколько дранки на крыше. Я все равно войду туда“.
„А что ты сказал, когда увидел императора?“
„Я сказал: „Я не могу и не буду каяться ни в чем, потому что идти против своей совести плохо и небезопасно. И вот я здесь, по-другому быть не может. Да поможет мне Бог. Аминь“.
„Ну, господин доктор, если вы были так храбры и решительны тогда, то почему вы не можете проявить те же качества теперь?“
„Сегодня все по-другому“.
„Ну и что? Разве слово Божье изменилось? Разве Иисус Христос изменился? Правда ли, что праведный верою жив будет?“
„Чего ты хочешь, задавая все эти вопросы?“ — он покачал головой и улыбнулся.
„Еще один вопрос. Ты скучал в Вартбурге?“
„Только поначалу. Я чуть не умер со скуки“.
„А тебе было скучно, когда ты переводил Новый Завет?“
„Конечно нет. Я закончил его за несколько недель“.
„Может быть, дело в том, что тогда ты делал то, чего не делаешь теперь? — она внимательно посмотрела на него.
„Да, это так. Я был занят. Я был весь в делах. — Его глаза заблестели. — Кати, ты достаточно долго проповедовала. Я понял твою мысль! Я долго отлынивал. Теперь пора браться за дела. Меня посетило новое вдохновение“.
Кати с улыбкой посмотрела, как он устремился в кабинет. Каждый шаг был тверже предыдущего. В течение трех дней он быстро вставал из-за стола, чтобы скорей взяться за работу. В конце третьего дня он появился перед Кати с лютней и рукописью в руке. „Я сочинил гимн, — объявил он. — Он называется „Ein feste Burg ist unser Gott“ (наш Господь — Мощная Крепость). Послушай“.
Аккомпанируя себе, он запел богатым баритоном:
Не успел он закончить, как Кати разразилась слезами. После заключительного куплета она воскликнула: „Это замечательно! Откуда у тебя такое вдохновение?“
„От тебя! От Христа! От герцога Георга! От моих болезней! От Вартбургского замка! И от 46-го псалма в Вульгате!“
Обняв его за шею, Кати рыдала. „Господин доктор, этот гимн будет жить!“[23]
Лютер засмеялся. „Есть еще вопросы?“
„Да, господин доктор. Один. Ты на самом деле швырнул чернильницу в дьявола, когда прятался в Вартбургском замке?“
Лютер улыбнулся. „Мне говорили, что чернильные пятна все еще остались на стене. Решай сама!“
Глава 13. Крепость Кобург
Поздней осенью, когда в Виттенберге с деревьев облетели все листья, чума исчезла таким же таинственным образом, как и появилась. Те, кто покинул город, вернулись и снова заполонили улицы. Маленький Ханс поправился, а второй ребенок Кати родился 10 декабря 1527 года.
23
Это было предсказанием. Сто лет назад Генрих Гейне назвал этот гимн „Марсельезой Реформации“.