— Любимая!
Она подбежала к нему и обняла.
— О, Жак… Жак… что ты скажешь? Они хотят выдать меня замуж за лорда Перси.
Он улыбнулся, глядя в ее испуганные глаза и стараясь не показать, что разделяет ее страх.
— Ну Бесси, — ответил он, — неужели ты думаешь, что я допущу это?
Она весело засмеялась.
— Конечно же, нет. Мы оба этого не допустим. Мы… скорее умрем, чем пойдем на это, Жак.
Но ее глаза светились, и у нее не было намерения умирать. Она собиралась жить и любить.
В тот момент Бесси выглядела так, как ее бабушка, в честь которой она была названа.
Сэр Ральф занимался своим излюбленным делом — сочинял письма Елизавете, объясняя, почему было бы разумно освободить его от должности тюремщика королевы Шотландии и назначить другого.
«Меня замучил ревматизм… я не гожусь для этой миссии… — бормотал он. — Счастливчик Шрусбери смог избавиться от этой должности. Но ведь Шрусбери прослужил тюремщиком пятнадцать лет. Молю тебя, Боже, сделай так, чтобы мне, Садлеру, не пришлось терпеть это больше года».
Сейчас он был особенно обеспокоен, поскольку счел необходимым по доносу того гнусного парня Бриггса, с первого взгляда вызвавшего у него отвращение, произвести расследование дела Николаса Лангфорда; и хотя мистер Лангфорд очень достоверно ответил на все вопросы и ему невозможно было предъявить никакого обвинения, но его секретарь Роланд Китчин показал себя ярым католиком и признался, что справляет мессу.
Не зная, как действовать, Садлер приказал доставить Роланда Китчина в Татбери и подверг его заключению.
Если бы Садлер смог доказать, что Мария является центром заговора против Елизаветы, тогда он поехал бы в Лондон, чтобы встретиться с королевой, и там стал бы умолять ее послать более молодого и здорового человека охранять Марию. Он надеялся, что сможет убедить ее в этом.
Роланда Китчина каждый день приводили из подземной тюрьмы в замок Татбери на допрос к Садлеру и Сомерсу, но из него ничего не удавалось вытянуть, кроме того, что он служил мессу. Он отказывался давать показания против своего хозяина и отрицал причастность к заговору..
Поскольку он признался, что является католиком, то Садлер и Сомерс решили заставить его посещать церковь, чтобы он слушал там молитвы. Роланд Китчин воспротивился. Поэтому перед каждой церковной службой два Охранника приходили к нему в камеру и насильно доставляли его туда. Как раз такую сцену и увидела Мария из окна.
Бесси узнала, что происходит. Ей рассказал об этом Жак.
Жак был встревожен, но не только из-за предполагаемого брака Бесси с лордом Перси, а еще и потому, что сэр Ральф Садлер пытал Роланда Китчина, единственное преступление которого, видимо, заключалось в том, что он — католик.
— Бесси, — сказал Жак, — мы с тобой тоже католики. Если он решил подвергнуть гонениям одного, то может преследовать и других.
Бесси прижалась к нему и спросила:
— Жак, что происходит вокруг нас? Когда-то я чувствовала себя в полной безопасности. Теперь я больше этого не чувствую.
Жак не ответил на это. Он мог бы сказать ей, что она и раньше все время жила в мире, полном опасностей. Единственная разница заключалась в том, что, взрослея, Бесси начинала все больше и больше осознавать это.
— Сетон, — спросила Мария, — что они делают с этим бедным человеком?
— Они настаивают, чтобы он каждый день ходил в церковь.
— Что это значит, Сетон?
Сетон пожала плечами.
— Может быть, скоро они начнут преследовать и нас, как ты думаешь? — спросила Мария. — Может быть, они каждый день таскают его под моим окном, чтобы напоминать мне, что я исповедую иную веру, чем они?
— Как знать? — вздохнула Сетон.
— Ох, Сетон, я собираюсь написать моей тетушке Рене. Ты поедешь к ней. Ты должна.
Сетон упрямо покачала головой.
— Иногда меня охватывает отчаяние, что я никогда не выйду из моей тюрьмы, — сказала Мария. — Иногда я думаю, что из тюрьмы меня вынесут только в могилу.
— Это печальные мысли, ваше величество.
— Это печальные времена, Сетон.
Некоторое время они молчали, затем Мария сказала:
— Сейчас они тащат его обратно. Что это значит, Сетон? Что они теперь собираются делать?
Ральф Садлер посмотрел в лицо человеку, приведенному к нему на допрос.
— Я сказал вам все, что знаю, — произнес Роланд Китчин.
— А как мы можем быть уверенными в этом?
— Мне больше нечего сказать.