Едва произнеся эти слова, Иван захотел отрезать себе язык. В глазах Антонио промелькнула ненависть к самому себе.
Иван опустил руки и тяжело вздохнул:
— Я не должен был об этом говорить.
Антонио отмахнулся от его оправданий:
— Я знал, что она почувствует, поэтому я скрывал правду. Это была моя ошибка.
— А я не желаю ошибаться. Анастейше надо остаться в больнице.
— Если ты так считаешь, то у тебя проблемы с пониманием людских потребностей. Пусть она не просила меня о выписке, но я чувствую: она жаждет вырваться отсюда. — До того, как Иван озвучил очередной довод, Антонио скрестил руки на груди. — Позволь мне напомнить тебе, что твоя специальность — лишать жизни, а моя — сохранять ее. Насколько я помню, мне пришлось не раз спасать твою жизнь. Поэтому в этом вопросе я эксперт.
— Сейчас речь об Анастейше.
— На самом деле в ее случае твой вердикт выглядит еще подозрительнее. Судя по всему, ты дал волю эмоциям, хотя это в принципе невозможно. А поэтому ты вообще не имеешь права принимать за нее решения.
Взгляд голубых глаз Антонио стал ледяным. Иван почувствовал, что его душит разочарование. Он выдохнул, злясь на себя, на Антонио, на весь мир:
— Это такой способ заставить меня рассказать тебе о наших с ней отношениях?
Антонио пожал плечами:
— Прямо сейчас я бы глазом не моргнул, если бы весь мир, включая тебя, исчез или отправился ко всем чертям. Но я не имею права забывать, что я хирург. Как профессионал я обязан сообщить ей, что она может выписаться из больницы. После этого она сама решит, оставаться ли ей здесь. Или ты убедишь ее задержаться. Но я скажу ей правду. Я не позволю тебе сделать ее заложником твоих целей. Либо ты называешь мне убедительную причину ее не выписывать, либо проваливаешь отсюда.
— Ладно, я назову тебе причину. — Иван чувствовал себя так, будто собирался спрыгнуть с обрыва. Он вздохнул. — У тебя есть что-нибудь покрепче кофе?
Антонио отвернулся и зашагал к себе в кабинет:
— Медицинский спирт.
Иван последовал за ним.
— Я забыл, что ты не пьешь.
— Даже если бы я пил, не держал бы алкоголь на работе.
— Ну, мне нужно какое-нибудь средство, прежде чем я расскажу тебе, что произошло со мной до нашей встречи.
— Я могу ввести морфин внутривенно. — Антонио вошел в кабинет, и Иван закрыл дверь. — Хотя тебе, вероятно, понадобится пентотал натрия, чтобы ты рассказал всю правду. Максимальная доза. Как для слона.
Антонио присел в свое кресло.
Иван рухнул на черный кожаный диван.
— Ты по-прежнему вспоминаешь о том, как вколол мне тройную дозу анестезии, вытаскивая шрапнель из моего бедра? Я говорил тебе, что меня не надо усыплять. Но ты меня не слушал.
— Сейчас я тебя выслушаю. — Антонио наклонился вперед, потянулся к кофейнику на столе и налил черный кофе в чашку. Иван знал, что кофе предназначается для него, потому что друг добавил в чашку три ложки сахара.
Проворчав, что кофе — плохая замена виски, он взял чашку у Антонио, сделал глоток, и горячий напиток обжег ему горло.
Антонио откинулся в кресле и бесстрастно уставился на Ивана:
— Ты будешь говорить или снова поведешь себя как молчаливый сукин сын и утаишь от меня свое прошлое?
Иван фыркнул:
— Как будто ты чем-то лучше меня. Ты все узнал о своей семье и ничего мне не рассказал. Ты готовил идиотский план мести, которая лишила тебя любви всей твоей жизни. Если бы ты рассказал мне, то я, вероятно, спас бы тебя от катастрофической ошибки.
— Ага, конечно. Ты спас бы меня от самого себя.
— Насколько я помню, я спасал тебя в ситуациях, которые должны были закончиться смертью.
Антонио нахмурился:
— Я не хотел сообщать тебе подробности, пока не понял, что могу сообщить тебе нечто стоящее. Кроме того, у меня другая ситуация. Прошедшие тридцать лет я не скрывал от тебя правду о своем прошлом. Я просто ничего о нем не знал до недавнего времени. Но ты вступил в Организацию достаточно взрослым, чтобы знать о своем происхождении.
— Один — ноль. — Иван фыркнул, признавая неравенство их ситуаций. Он всегда чувствовал, что другу не нравится его скрытность.
Он молчал, и Антонио не выдержал:
— Тебе все же необходим укольчик пентотала натрия, чтобы у тебя развязался язык!
Иван невесело хохотнул и махнул рукой:
— Я буду говорить без сыворотки правды. Но когда я все расскажу, ты выполнишь мою просьбу. А может, ты не будешь тратить время и выслушивать всю эту кучу дерьма?
Антонио откинулся в кресле, беспечно махнув рукой:
— Что нового ты можешь мне сказать? Я выслушиваю все твои россказни с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Говори. Но я не гарантирую, что я передумаю.