– Мы по-быстрому, – обещает месье де Вильер Доминик.
– Я пойду с вами и проконтролирую, чтобы так и было, папа, – говорит Люк и берет полотенце, которое ему протягивает Агнесс. – Не хочу, чтобы ты утомил Лиззи до смерти в первый же день.
О! Люк идет с нами. Скучно не будет! Пока мы удаляемся от бассейна и движемся к винодельне за главным домом, я понимаю, что Люк забыл свою рубашку. Все-таки в обнаженных торсах определенно что-то есть.
Индустриальная революция принесла с собой не только паровой двигатель и осознание необходимости чередовать азотофиксирующие и злаковые посевы. Нет! Середина 1 850-х увидела изобретение куда более важное и полезное для человечества. Кринолин, или юбка на каркасе. Получив возможность войти в клетку из стальных колец, вместо того чтобы облачаться в тонны и тонны нижних юбок, дабы придать юбке требуемый модой объем, женщины повсеместно обрели свободу передвигать ногами.
Но то, что поначалу казалось гениальной находкой, вскоре оказалось фатальной ошибкой для многих ничего не подозревающих сельских девушек. Кринолин привлекал не только ненужных поклонников, но и молнии. Это он стал виной того, что сотни и сотни девушек во время грозы превращались в пылающий факел.
15
Человек, воистину говорящее животное, единственный, кому для продолжения рода нужны разговоры… В любви разговор важнее, чем что-либо еще. Любовь – самое словоохотливое из всех чувств и в большой степени состоит из разговоров.
Прекрасно. Еще только полдень, а я уже пьяна. Но не по своей вине! За весь день я выпила кружку капуччино и съела шоколадный бутерброд да несколько пыльных и не очень спелых виноградин, которые месье де Вильер сорвал для меня, пока мы осматривали виноградники.
А потом, когда мы перешли в винодельню, отец Люка все наливал и наливал мне вино из разных дубовых бочонков, заставив перепробовать все. Через некоторое время я попыталась отказаться, но у него был такой огорченный вид!
И он был так добр ко мне – провел по всем виноградникам и по ферме. Терпеливо ждал, пока я гладила бархатный нос лошади, высунувшей голову через каменную изгородь. Я визжала от восторга, обнаружив обладателей тех колокольчиков, которые слышала раньше (это и впрямь оказались коровы – целых три штуки, – снабжающие молоком шато).
Потом появились собаки, жаждущие поприветствовать хозяина – бассет-хаунд по имени Патапуф и такса Минуш. От меня потребовали покидать им палку – хотя бассет, бросаясь за ней, запутывался в собственных ушах. Я узнала в подробностях всю историю жизни друзей человека.
А еще надо было поздороваться с фермером, пожать мозолистую руку и выслушать его абсолютно непонятный французский. Позже месье де Вильер спросил, поняла ли я хоть что-нибудь, и дико хохотал, когда я ответила, что ни слова.
Потом надо было покататься на тракторе и узнать историю здешних мест – не удивительно, что я захмелела. А ведь было еще десять сортов вина! И все такие потрясающе вкусные.
И вот теперь у меня слегка кружится голова.
Или это из-за близости Люка? К сожалению, он сходил в дом, переоделся в свежую рубашку и джинсы и только потом присоединился к нам.
Но волосы у него по-прежнему влажные, и мокрые пряди так маняще прилипают к загорелой шее, что когда мы катались на тракторе, мне нестерпимо хотелось его обнять. Даже сейчас, в полумраке винного подвала, я то и дело смотрю на его обласканные солнцем руки и гадаю, каково это будет прикоснуться к ним кончиками пальцев…
О господи, да ЧТО ЭТО СО МНОЙ? Наверное, я точно напилась. Ведь он же ЗАНЯТ. Причем занят девушкой, гораздо красивее и совершеннее меня.
К тому же я ведь только-только рассталась с Энди.
И все же не могу отделаться от мысли, что Доминик не подходит Люку. И дело тут вовсе не в ее сандалиях. В конце концов многие в общем-то приятные люди носят чрезмерно дорогую обувь.
И не в том, что Доминик собирается переделать Мирак в отель. И не в том, с каким презрением она относится к мечте Люка стать врачом (конечно, он не делился со мной своей тайной мечтой, поэтому приходится верить Доминик на слово, что такая мечта вообще есть).
Нет, просто Люк так трогательно относится к отцу, так безгранично терпелив к увлечению старика виноделием, его историей… Как он следил, чтобы отец не споткнулся и не зацепился за что-нибудь, взбираясь на всевозможные агрегаты и демонстрируя мне их действие. А как он приказал Патапуфу и Минушу сидеть, когда собаки слишком долго, ласкаясь, бросались к отцу. И как он мягко тянул отца за рукав, оттаскивая от огромной лошади.
В наши дни не часто встретишь такое чуткое отношение сына к отцу. Например, Чаз со своим отцом вообще не разговаривает. Хотя, конечно, Чарльз Пендергаст-старший – тот еще сукин сын.
Но все равно.
Такой парень – внимательный, терпеливый и милый – заслуживает большего, ему нужна девушка, которая поддерживает его мечты…
– Ты старомодна, – говорит месье де Вильер, вторгаясь и мои недобрые мысли о девушке Люка. Мы втроем сидим в тишине, прислонившись к бочке, и потягиваем каберне совиньон. Как сказал отец Люка, оно еще очень молодо… слишком молодо, чтобы разливать его по бутылкам… Как Вуд го я знаю, в чем разница.
– Простите? – Я знаю, что пьяна, но не до такой же степени. Что он такое говорит? И вовсе я не старомодна.
– Платье. – Месье де Вильер показывает на мой сарафан. – Оно же очень старое, нет? Ты старомодна для американской девушки.
– А. – Я наконец понимаю, что он имеет в виду. – Вы хотите сказать, классическое. Да, это платье очень старое. Может, даже старше меня.
– Я уже видел такие платья раньше, – добавляет месье де Вильер. По тому, как он отмахивается от мухи – не очень-то уверенно, – понятно, что он тоже хлебнул лишку своего собственного вина. Что ж, день жаркий, и от такой беготни по полям пить-то захочется. А в подвале нет кондиционера.
Хотя здесь стоит приятная прохлада. Это необходимо, поясняет месье де Вильер, чтобы вино правильно ферментировалось.
– Наверху, – продолжает он, – в этом… – Он вопросительно смотрит на Люка. – Grenier?
– На чердаке, – подсказывает Люк и кивает. – Точно. Там есть куча старой одежды.
– На чердаке? – я тут же трезвею, забыв о количестве выпитого и неотразимости Люка. Я выпрямляюсь и смотрю на них обоих, прищурившись. – У вас на чердаке есть классические платья Лилли Пулитцер?
Месье де Вильер немного смущается.
– Это имя мне незнакомо. Но я видел там такие платья, – говорит он. – Наверное, это вещи моей матери. Я собирался отдать их бедным…
– Можно мне посмотреть? – спрашиваю я, стараясь не выдать волнения.
Думаю, мне это не особо удается, потому что отец Люка хмыкает и говорит:
– А! Ты любишь старую одежду так же, как я люблю свое вино!
Я краснею – боже, как неловко! Не хотелось показаться такой корыстной.
Но месье де Вильер кладет мне руку на плечо и говорит:
– Нет, нет, я вовсе не смеюсь над тобой. Просто мне очень приятно. Я люблю, когда люди проявляют свою страсть к чему-либо, потому что у меня самого есть страсть. – И он поднимает повыше бокал вина, демонстрируя, в чем состоит его страсть, – на тот случай, если я еще не догадалась.
– Но особенно приятно видеть страсть у молодой особы, – продолжает он. – Многие молодые люди сегодня не интересуются ничем, кроме денег!
Я кидаю встревоженный взгляд в сторону Люка. Потому что если Доминик сказала правду, и он предпочел изучать бизнес вместо медицины, то он – как раз один из тех «молодых людей», о которых говорит его отец.
Но насколько я вижу, Люк не терзается чувством вины.
– Я отведу тебя на чердак, если хочешь взглянуть на это старье, – вызывается он. – Только в прошлом году у нас сильно протекла крыша. Многое наверняка испорчено.