– Хм, – говорит она, заметив меня, – ты, как вижу, удостоилась полной экскурсии, Лиззи?
– Люк и его отец подошли к этому со всей тщательностью, – говорю я, стараясь скрыть чувство вины. Хотя с какой стати мне чувствовать себя виноватой? Ничего не произошло. Ничего и не должно было произойти.
Наверное.
– Да уж, не сомневаюсь, – скучающим тоном отзывается Доминик. Потом она критично осматривает Люка. – Только посмотри на себя! Ты же весь в пыли. Ты не можешь встречать свою мать в таком виде. Иди переоденься.
Если Люку и не нравится, когда им так командуют, то он этого не показывает. Он просто спускается дальше, крикнув через плечо:
– Скажи маме, что я буду через минуту.
Я же отправляюсь в свою комнату, намереваясь припрятать вечернее платье, пока не найду лимон или лучше винный камень. В прошлом мне удавалось выводить пятна ржавчины и тем и другим.
Но не успеваю я и шагу ступить, как Доминик останавливает меня.
– Что это у тебя там такое? – спрашивает она.
– Это? Всего лишь старое платье. – Я разворачиваю и показываю ей. – Я нашла его на чердаке. Жаль, что оно все в ржавчине. Может, удастся отстирать его.
Доминик критически осматривает платье. Вряд ли она распознала в нем бесценный образчик моды, во всяком случае, по ней не видно.
– По-моему, оно очень старое, – говорит она.
– Не такое уж старое. Годов шестидесятых. Может, начала семидесятых.
Доминик морщит носик.
– От него воняет.
– Оно же лежало на чердаке, а там все заплесневело. Попробую замочить его, может, пятна отойдут. Запах тоже должен исчезнуть.
Доминик тянется пощупать шелк. И тут ей попадается на глаза ярлык.
О-хо-хо… Она его увидела.
Но вопреки моим ожиданиям, она не вскрикивает от удивления. Наверное потому, что прекрасно владеет собой.
– Ты хорошо шьешь? – задумчиво спрашивает она. – Кажется, твоя подруга что-то говорила на этот счет…
– Да не то чтобы хорошо, так, немного, – скромничаю я.
– Если бы ты отрезала вот здесь, – говорит Доминик, показывая на платье, где именно. Если отрезать там – оно будет чуть выше колен, то получилось бы неплохое платье для коктейлей. Придется, конечно, перекрасить его в черное. А то, на мой взгляд, больно на вечернее платье похоже.
– Это и есть вечернее платье. И я уверена, оно кому-то принадлежит. Я просто собираюсь восстановить платье. Владелице, думаю, будет приятно получить его назад.
– Если бы хозяйка платья дорожила им, то не оставила бы его на чердаке. Если дело в цене, я с радостью заплачу тебе, – говорит Доминик.
Я выхватываю у нее платье. Просто не смогла удержаться. Доминик словно вдруг превратилась в Круэллу де Виль, а платье – в щенка-долматинца. Просто не верится, что у кого-то рука может подняться обрезать – я уж не говорю о том, чтобы покрасить – оригинальное платье Живанши.
– Давай сначала посмотрим, удастся ли вывести пятна, – говорю я, стараясь казаться спокойной, что довольно сложно, поскольку я чуть ли не задыхаюсь от гнева.
Доминик только пожимает плечами в своей франко-канадской манере. Во всяком случае, я предполагаю, что это франко-канадская манера, потому что раньше с канадскими французами знакома не была.
– Отлично, – говорит она. – Думаю, надо спросить Жан-Люка, что с ним делать. Ведь это же его дом…
Она не добавила:…а я его девушка, поэтому все отбросы от кутюр на полном основании переходят ко мне. Но ей и не надо этого говорить.
– Уберу его, – говорю я, – и пойду поздороваться с миссис де Вильер.
Услышав это имя, Доминик вроде как вспомнила, что ее присутствие требуется совершенно в другом месте.
– Да, конечно, – отвечает она и торопливо спускается по лестнице.
С неимоверным облегчением я заскакиваю в свою комнату, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней с другой стороны, пытаясь отдышаться. Обрезать Живанши! Покрасить Живанши! Да что за больное, извращенное…
Но думать об этом сейчас недосуг – хочется пойти посмотреть на мать Люка. Я аккуратно вешаю платье на гвоздик, в моей комнате нет платяного шкафа. Сдираю с себя сарафан и лечу в ванную быстренько сполоснуться, заново накраситься и причесаться. Возвращаюсь к себе в комнату и надеваю платье от Сюзи Перетт (мне все же удалось отстирать краску от макаронового ожерелья).
Потом, ориентируясь на звуки разговора, доносящиеся снизу, я спешу познакомиться с Биби де Вильер.
Она оказалась абсолютно не такой, как я себе представляла. Пообщавшись с месье де Вильером, я составила для себя образ женщины, на которой он мог бы жениться, – миниатюрная, темненькая, с тихим мягким голосом, в тон его мечтательной рассеянности.
Но ни одна из женщин, которых я вижу с площадки третьего этажа, не соответствует этому описанию. А их там три – не считая Шери, Доминик и Агнесс – и ни одну из них не назовешь миниатюрной или темненькой.
И голоса у них ТОЧНО не тихие и мягкие.
– А где тогда разместятся Лорена и Николь? – спрашивает светловолосая девушка примерно моих лет с сильным южным акцентом.
– Викки, дорогая, я же сказала тебе, – говорит другая блондинка – очевидно, ее мать, поскольку сходство между ними разительное, а разница – килограммов десять. – Им придется остановиться в Сарлате. Тетя Биби говорила тебе, сколько людей можно разместить в Мираке.
– Почему тогда друзья Блейна разместятся здесь, – верещит Викки, – а мои должны ехать в гостиницу? А как насчет Крейга? Где будут жить его друзья?
Мрачного вида молодой человек, маячащий в углу, за мраморными колоннами, замечает: – Не знал, что у Крейга вообще есть друзья.
– Заткнись, тормоз, – рычит на него Викки.
– Так, – заявляет другая блондинка средних лет, – я бы выпила чего-нибудь. Кто составит мне компанию?
– Вот, Биби, – месье де Вильер поспешно подает ей поднос с фужерами шампанского.
– О, слава богу, – говорит мать Люка и хватает фужер. Это эффектная женщина, почти на голову выше своего мужа (хотя, возможно, это просто из-за высокой прически), в ярком платье-сари от Дианы фон Фюрстенберг, выгодно подчеркивающем ее все еще отменную фигуру.
– Держи, Джинни, – говорит она, беря еще один фужер и передавая его сестре. – Уверена, тебе это нужно даже больше, чем мне.
Мать Викки даже не ждет, пока остальным тоже предложат фужеры – хватает и осушает его до дня. У нее вид человека, находящегося на грани… чего-то нехорошего.
Доминик, как я успеваю заметить, уже спустилась вниз и теперь стоит возле миссис де Вильер и следит за раздачей шампанского. Когда месье де Вильер доходит до Агнесс, Доминик говорит что-то весьма резкое по-французски, и отец Люка испуганно вздрагивает.
– Только попробовать, – говорит он. – Это мое новое demi-sec…[14]
Доминик смотрит на него осуждающе.
Но этого совсем не замечает Люк – он подходит к отцу, берет с подноса фужер шампанского и подает Агнесс, у которой совершенно обалделый и восторженный вид.
– Это особый случай, – объявляет Люк, по всей видимости, для всех. Но мне почему-то кажется, что его слова предназначены исключительно для Доминик. – Моя кузина приехала сюда сыграть свадьбу, так что в празднике должны участвовать все.
Я замечаю, как Шери – она уже переоделась в милую белую блузку и капри оливкового цвета – переглядывается с Чазом, который тоже успел переодеться в чистые брюки и рубашку-поло. В ее взгляде ясно угадывается: Видишь? Я же тебе говорила.
Интересно, что это она такое говорила? Что вообще происходит?
– Что ж, давайте выпьем, – предлагает миссис де Вильер, – за невесту и жениха. Которого здесь пока нет. Счастливчик. – Она запрокидывает голову и заливается смехом. – Шучу. – Она замечает меня и говорит: – О-па, Гильом, еще одна. Еще одна идет.