– Знаешь… – Шери прислоняется к батарее. Женский туалет в «Хониз» нельзя назвать вершиной декораторского искусства. Здесь только одна раковина и один унитаз, а стены выкрашены тошнотворной бежевой краской, под которой явственно проглядывают следы граффити. – Ты действительно напросилась, но это как обычно. А вот я превратилась в страшную суку. Я совершенно не понимаю, что со мной творится.
– Это все из-за работы? – спрашиваю я. Сушилка для рук решила проблему мокрых волос. Но что мне делать с запахом пива, пропитавшим мое маленькое платье от Вики Ваграм-младшей? Придется изрядно поработать с ним.
– Дело не в работе, – угрюмо говорит Шери. – Она мне нравится.
– Правда? – Я не могу скрыть удивления. Шери только и делает, что жалуется на плотный график и перегрузку.
– Да, – продолжает она. – В этом-то и проблема… Иногда мне лучше там, чем дома.
Я открываю свою сумочку «Мейерс» семидесятых годов из винила кислотного лимонно-зеленого цвета, всего за тридцать пять долларов (с учетом скидки, предоставляемой магазином ретро-одежды для своих сотрудников), и ищу что-нибудь, чем можно прыснуть на себя, чтобы избавиться от запаха пива.
– Это потому что ты так сильно любишь свою работу? – осторожно спрашиваю я. – Или потому что больше не любишь Чаза?
Шери кривится и закрывает лицо руками, чтобы скрыть слезы.
– О, Шер! – У меня щемит сердце. Я подхожу и обнимаю ее. Через дверь мне слышно «тумптумп-тумп» и нестройное вытье «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
– Я не знаю, что случилось, – всхлипывает Шери. – Только, когда я с ним, я чувствую, что задыхаюсь. И даже когда его нет рядом, мне кажется, что он… меня душит.
Я пытаюсь понять. Ведь именно так должен вести себя настоящий друг.
Но я знаю Чаза очень давно. Ничего подобного я в нем не замечала. Сложно найти более жизнерадостного и легкого парня. Если, конечно, не брать во внимание то, что он иногда разглагольствует о Кьеркегоре.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Каким образом он тебя душит?
– Ну, он все время звонит мне на работу, – отвечает III ери, сердито утирая слезы. Она ненавидит плакать… и соответственно плачет крайне редко. – Иногда даже по два риза на дню!
– В этом нет ничего такого, – говорю я. – Я же звоню тебе по нескольку раз за день. Гораздо чаще, чем он. – Я уже не говорю о том, сколько раз вдень я отправляю ей письма по электронной почте, тем более сейчас, когда столько времени провожу на рабочем месте у компьютера и вношу гуда все сообщения и заметки для юристов, на которых работаю.
– Это совсем другое, – возражает Шери. – И вообще, дело не только во всей этой истории с кошкой. – Я проговорилась Шери о том, что Чаз собирается поселить к ним в квартиру четвероногого друга, и у Шери вдруг обнаружилась опасная форма аллергии, подруга с грустью призналась своему парню, что ей до конца жизни нельзя жить в одном доме ни с кем мохнатым. – Представляешь, когда я прихожу домой после работы, он спрашивает, как прошел мой день! И это несмотря, на то, что он уже спрашивал об этом по телефону!
Я выпускаю Шери из своих объятий.
– Шери, – говорю я, – мы с Люком говорим миллион раз за день. – Ну, это небольшое преувеличение. Какая разница? – А когда возвращаемся домой, рассказываем друг другу, как прошел день.
– Ну и хорошо, – отвечает Шери. – Но могу поспорить, что Люк целый день не слоняется по квартире с томиком Виттгенштейна в руках, не идет потом в магазин, не убирает квартиру и не нечет тебе овсяных печений.
У меня отвисает челюсть.
– Чаз ходит по магазинам, убирается и печет овсяные печенья, когда ты на работе?
– Да, – говорит Шери. – А еще он стирает. Можешь представить? Когда я на работе, он стирает!
И складывает одежду идеальными квадратиками. Даже мои трусы! – Я уже смотрю на Шери с подозрением. Что-то не так. И даже очень.
– Шер, ты сама понимаешь, что говоришь? Тебя раздражает твой парень только потому, что он регулярно звонит тебе на работу, убирается в квартире, ходит за продуктами, печет печенье и стирает одежду. Тебе не кажется, что ты описываешь самого идеального человека в мире?
Шери хмурится:
– Для некоторых это, может быть, и идеал. Для меня – нет. Для меня идеальный мужчина – тот, кто не крутиться все время рядом со мной. Да, а еще представляешь, Чаз все время хочет секса.
Каждый день. То есть, конечно, раньше, когда мы были во Франции, это было здорово. У нас были каникулы. Но теперь у каждого из нас есть обязанности – во всяком случае, у одного из нас. Разве есть время для ежедневного секса? А иногда он хочет даже два раза в день, с утра, а потом еще и вечером.
Это невыносимо, Лиззи. Это… это слишком. О, Господи… зачем я тебе это говорю?
Но ведь Шери всегда была гораздо агрессивнее и безрассуднее в сексе, чем я. А теперь, похоже, мы поменялись местами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, что мы с Люком частенько занимаемся этим дважды в день. И мне это очень нравится.
– Но вы с Чазом привыкли заниматься этим часто, – говорю я. – С самого начала ваших отношений. И тебе это нравилось. Что изменилось?
– В том-то все и дело, – расстраивается Шери. – Я не знаю! Господи, ну какой из меня психолог, если я не могу решить свои проблемы?
– Знаешь, иногда гораздо проще заниматься чужими проблемами, чем своими, – как можно мягче говорю я. – А ты говорила об этом с Чазом? Может, если бы ты рассказала ему, в чем дело…
– Ну, правильно, – с сарказмом отвечает Шери. – Ты хочешь, чтобы я сказала парню, что он слишком идеален?
– Ну, – замечаю я, – необязательно так. Может, если ты…
– Лиззи, я прекрасно понимаю, что веду себя как лунатик. Со мной что-то не в порядке. Я знаю.
– Нет, – кричу я. – Шери, это просто… просто тяжело. Наверное, вы не были готовы вместе жить.
Мне не следовало тебя предавать и переезжать к Люку. Ты правильно вылила на меня пиво. Я заслуживаю гораздо большего…
– О, Лиззи, – говорит Шери и смотрит на меня глазами, полными слез. – Разве ты не понимаешь?
Дело не в тебе. Во мне. Это со мной что-то случилось. Вернее, с Чазом и со мной. Правда в том, что я больше не знаю… Лиз…
Я смотрю на нее во все глаза:
– Не знаешь – что?
– Я вижу, как вы с Люком идеально подходите друг другу…
– Совсем не идеально. – Я не даю ей договорить. Мне не хочется упоминать о приручении лесного зверька. Или о том, что у мамы Люка была… или есть интрижка на стороне, и я ему об этом не сказала. – Серьезно, Шер. Мы…
– Вы кажетесь такими счастливыми, – говорит Шери. – Как когда-то мы с Чазом… но это почемуто прошло.
– О, Шери! – Я кусаю нижнюю губу, судорожно придумывая, что бы ей сказать на это. – Может, вам стоит вместе сходить к психологу?
– Не знаю, – говорит Шери. В ее голосе сквозит безнадежность. – Не знаю, стоит ли вообще чтото делать.
– Шери! – Не могу поверить, что она говорит такое.
О Чазе!
– Лиззи? – Кто-то стучит в дверь. Женский голос снова произносит мое имя. – Ваша очередь петь!
Я понимаю, что она уже поставила мою песню и мне придется ее спеть.
– О, нет, – говорю я. – Шери… я не знаю, что сказать. Просто мне кажется, что у вас с Чазом кризис. Ведь Чаз действительно прекрасный парень, и он любит тебя… Уверена, что со временем все наладится.
– Ничего не наладится, – говорит Шери. – Но все равно спасибо, что позволила мне на тебя все это излить. В буквальном смысле. Извини за пиво.
– Ладно, – отвечаю я. – Это меня в какой-то степени остудило. Было жарковато.
– Вы идете, – опять зовет меня официантка, – или нет?
– Иду, – откликаюсь я и спрашиваю Шери: – Будешь со мной петь?
– Ни за что на свете, – улыбается она.
И вот я в полном одиночестве на сцене бара «Хониз» уверяю молодняк, который пьяно называет меня киской, карлика, злящегося на меня за то, что я заняла его место под софитами, Чаза, Шери и Люка, что юным девушкам грустно петь старое регги… а когда им грустно, все, что требуется, – это немного ласки.
К сожалению, Чаз, воспользовавшись этим советом, нужного результата не достиг.