Вот ведь странно!
Глава 2. Золотое и алое
Отвертеться от бала Грегору, разумеется, не удалось. Он и сам понимал, что первый бал мирного времени — это не только его праздник, что бы там ни говорил Малкольм, посвятивший триумф своему главнокомандующему, но прежде всего праздник всего Дорвенанта. Десять лет войны! Десять лет невозвратимых потерь, постоянного страха за близких, ставшего уже привычным горького привкуса неудач… Да, и раньше Дорвенант воевал, но еще никогда война не была столь невыносимо долгой, словно затяжная болезнь, измучившая и тело, и душу королевства.
И вот, наконец, мир заключен, можно распустить большую часть и так поредевшей за эти годы армии. Кто-то из офицеров уйдет в отставку, другие продолжат служить, но хотя бы смогут уходить в отпуска. Домой, к семьям, где уже подросли едва помнящие их дети… И страна хочет это праздновать! Люди истосковались по радости, они ждали мира и мечтали о нем, как мучительно холодной и голодной зимой ждали бы тепла, первых листьев и проснувшейся надежды на новую жизнь.
Все это Грегор понимал и готов был признать правоту Малкольма и необходимость праздника, который станет рубежом нового, послевоенного времени. Но ради Семерых, зачем королю понадобилось непременно тащить Грегора на пьедестал героя? Судя по славословиям придворных, лорд Бастельеро выиграл войну в одиночку, и только врожденная скромность помешала «герою-некроманту» перенести военные действия на территорию Фраганы, победным маршем дойти до Люрьезы, по пути разметав полки месьоров одним лишь суровым взглядом, и вернуться с фраганской короной… Хвастливый бред болтунов, понятия не имеющих, чего стоила победа!
Так что на бал он приехал не в самом дурном расположении духа, но и далеко не в приятном. Еще и парадный мундир надевать пришлось, а его Грегор терпеть не мог за вызывающую, почти крикливую яркость, несмотря на основной черный тон. Алое и золотое — гербовые цвета, с этим не поспоришь, но очень уж их много. Он же с детства привык, что единственный приличный костюм для некроманта — черно-фиолетовый. Ну, или черно-серебряный, если одеться, как подобает лорду Бастельеро. Все остальное — вульгаритэ, как говорят фраганцы.
Ничего, сегодня он наденет командорскую роскошь, Баргот ее дери, последний раз в жизни! Теперь пусть Райнгартен таскает эти дурацкие наплечники, о которых наверняка давно мечтал!
Грегор почти мечтательно подумал, как вернется домой, снимет ненавистный мундир и отправит его в фамильный гардероб, где не одну сотню лет пылятся костюмы прошлых лордов и леди его семьи. А потом переоденется в привычный камзол и уедет в Академию! И пусть там вот-вот начнутся вакации, и адепты разъедутся по домам, но это даже к лучшему. Наверняка без детей Академия станет куда более замечательным местом!
Он взбежал по ступеням парадной лестницы дворца, уже предвкушая прекрасные праздники Солнцестояния: никаких визитов, только книги, карты, одинокие конные прогулки за город, горячее вино по вечерам, ну и учебные планы, так уж и быть! Стремительно прошел знакомыми коридорами, сдержанно раскланиваясь в ответ на почтительные приветствия встречных, подождал, пока мажордом объявит в широко распахнутые двери, что прибыл его светлость, мэтр-командор и так далее… И ступил на сияющий паркет бальной залы, освещенной сотнями магических огней и простых свечей.
Только сознание того, что на него сейчас устремлено множество взглядов, не позволило Грегору скривиться в отвращении. Повсюду золото, фарфор и зеркала, вазоны с огромными букетами и цветочные венки, висящие на всем, способном их выдержать. Бесконечные гирлянды из шелковых лент с поучительными надписями… Сверкающий хрусталь огромной люстры посередине потолка и вокруг нее двенадцать светильников поменьше — аллегорическое изображение солнца и круга созвездий… А еще буйство красок в нарядах и драгоценностях, смесь ароматов женских и мужских духов, пирожных, вина, курительных трав и благовоний… Смех, разговоры, восклицания, и над всем этим звуки оркестра, наигрывающего мелодию, которую Грегор определил как плод непристойной внебрачной любви военного марша с развеселой итлийской паэраной.
Голова мигом разболелась, и он даже подумал, не отпроситься ли сразу после торжественной части, сославшись на нездоровье, но Малкольм, к которому Грегор подошел, повинуясь этикету, только глянул и, радушно улыбаясь, показал внушительный кулак, скрытый от чужих взглядов.
— Я же терплю, — шепнул его величество, милостиво подавая другую руку, и Грегор, склонившись, почтительно поцеловал золотой перстень с огромным темным рубином — коронную драгоценность Дорвеннов. — Потом вместе напьемся.
Место рядом с ним на троне пустовало, и спросить, где Беатрис, было совершенно невозможно! Выпрямившись, Грегор, не поворачиваясь спиной, сделал шаг назад, как предписано этикетом, и замер возле трона, склонив голову. Оркестр плеснул восторженным воплем литавров, гомон в зале замер…
— Ее величество Беатрис, королева Дорвенанта! — провозгласил церемониймейстер, и наступившую тишину разбил звонкий четкий стук каблучков.
Цок-цок! Цок-цок! Ему совершенно по-мальчишески захотелось вдруг поднять голову — и плевать на этикет! Малкольм пренебрежет, а мнение двора — да кого оно волнует, если можно увидеть Беатрис на несколько мгновений раньше! Он не видел ее десять лет! Не считать же несколько редких, почти случайных встреч, когда он приезжал к королю с докладом, и иногда в дворцовых коридорах мелькала ее далекая тень, почти призрак…
Цок-цок! Цок-цок! И, немного позади и чуть потише, перестук туфелек фрейлин, который он различал болезненно обострившимся слухом. Цок-цок! Сердце отозвалось, забившись в унисон этому стуку восторженно и ошалело, а потом вдруг застучало ровнее, и когда рядом проплыл золотистый кружевной шлейф ее платья, Грегор только вдохнул глубже и быстрее, а потом сразу успокоился.
Все. Она рядом. Вот сейчас он ее увидит. И окончательно поймет, что случившееся с ними было не напрасно, что стоило всего: и этих десяти лет глупой рыцарственной верности, и разлуки, и мучительных злых ночей в армейской палатке, когда он еще не умел справляться с собой и комкал в сведенных судорогой пальцах подаренный ему на прощанье платок, не зная, чего больше хочет, благословить или проклясть свою сумасшедшую безнадежную страсть…
Цокот каблучков замер, на смену ему пришло тонкое сладкое благоухание, поймавшее Грегора, как паутина ловит неосторожную муху, спеленавшее горячим томным восторгом… Она так и не сменила духи! Потом прошелестело расправляемое платье, а он все ждал, не поднимая глаз, и, наконец, услышал бархатный, чуть низковатый для женщины голос, который чуть ли не каждую ночь слышал во сне. Первые пять лет уж точно…
— Приветствую вас, лорд Бастельеро, мэтр-командор главнокомандующий, наш герой и спаситель.
Он снова шагнул вперед, зная, что это правильно, и опять поклонился, но теперь, — Баргот дери этикет! — когда он на глазах у всех поцеловал перстень короля, а не его руку, коснуться губами смуглых нежных пальцев было совершенно немыслимо! Он не может в первую же встречу снова бросить на Беатрис даже тень подозрения!
— Счастлив служить моей королеве, — услышал он собственный бесстрастный голос и снова поцеловал холодную вишневую плоть рубина, теперь уже небольшого и заключенного в изящную золотую оправу.
Обручальное кольцо. То самое… Предпочтенное ее высочеством фамильному сапфиру Бастельеро — и кто же ее за это осудит? Но она надела его свадебный подарок! Те самые рубины, о которых завистливо и ядовито шептался весь двор, густыми каплями огня сверкали на изящном запястье, оттеняя матовую смуглость кожи и мерцающее золото роскошной парчи, из которой был сшит ее наряд.
Грегор выпрямился, стиснул зубы, слушая ликующие вопли оркестра за спиной. Встретил прямой и спокойный взгляд блестящих темно-карих глаз. Тонкую улыбку едва приподнятыми уголками алых губ. Смоляные завитки на висках — единственную дерзость в гладкой высокой прическе, венчающей ее головку более торжественно, чем ажурная золотая корона — то ли знак власти, то ли изысканное украшение. Без короны она все равно осталась бы самой собой, Беатрис, Алой Розой Итлии… И да, гарнитур она надела весь, не только браслет. Серьги в крошечных изящных мочках. И ожерелье, живое пламя, отзывающееся огонькам свечей, струящееся по камням от одного к другому. Лишь там, где между ключиц горел самый крупный камень, алый блеск уходил в мрачную багровость, скрывая маленькую тайну королевы и влюбленного в нее некроманта. «Диадемы не хватает, — бесстрастно отметил Грегор, — но ее с короной не наденешь».