Краешком сознания он слышал восторженные перешептывания по обе стороны дорожки, но все, что говорили гости, было лишь слабой тенью чувств, которые бушевали в Грегоре.
Самая прекрасная на свете! Чистая, нежная, долгожданная и безупречная… Его Айлин!
Теперь, когда она подошла ближе, он с каждым шагом различал в ее облике все больше, жадно впитывая глазами каждую мелочь. Очень простое и вместе с тем нарядное платье изумительно шло Айлин! Открытый лиф, широкие верхние рукава, под которыми то и дело мелькал искристый узор узких нижних, серебро ткани, то ли затканной, то ли вышитой таким же серебряным узором, словно ледяную гладь воды сверху затянуло изморозью. Айлин в этом платье казалась бледнее обычного, но невероятно красивой! И украшения…
Только сейчас Грегор понял, что имел в виду фраганец, когда объяснял, что в гарнитуре его работы все увидят не сами драгоценности, а девушку, надевшую их!
Тугие виноградные лозы ожерельем обвивали шею Айлин, диадемой скрывались и снова показывались в ее волосах. Серьги подчеркивали линию шеи и скул, и все это зелено‑золотое великолепие так невыносимо прекрасно гармонировало с фарфорово‑бледной кожей, медью волос и зеленью глаз, что у Грегора перехватило дыхание. Как завороженный, он смотрел на Айлин, медленно и плавно подходящую ближе. Серьезную, сосредоточенную, погруженную в себя и будто светящуюся изнутри…
Оказавшись в одном шаге перед ним, она остановилась, и только тогда Грегор заметил, что по пятам за его невестой следуют еще две женщины: Элоиза Арментрот в черном вдовьем платье и девица‑иллюзорница в бледно‑розовом. Как же ее… Иоланда Донован… Родственница невесты, провожающая ее к алтарю вместо матери, и единственная подруга.
Сделав реверанс, они отступили к гостям невесты, и Грегору показалось, что рядом с черным платьем госпожи Арментрот мелькнула знакомая белая мантия. А ведь Роверстана он до этого среди гостей не видел! Неужели… неужели у него хватило наглости… Он усилием воли отогнал неуместные сейчас мысли. Время думать только об Айлин и смотреть лишь на нее.
Она же присела в глубоком почтительном реверансе, и Грегор, у которого от волнения пересохло во рту, сделал последний шаг и взял невесту за руку, обтянутую белой перчаткой. Айлин выпрямилась, и он поймал взгляд огромных зеленых глаз… Время будто замерло, и Грегор замер вместе с ним. Только по шепоту вокруг он понял, что нарушает и этикет, и распорядок, и еще Баргот знает что! Виновато улыбнулся и, повернувшись, повел Айлин к алтарю.
Она шла рядом, еле слышно шурша платьем, и ее ладонь обжигала Грегора даже через шелк перчатки, хотя горячей не казалась. На самом деле, как он прекрасно понимал, его жжет близость этой девушки и предвкушение того, что сейчас произойдет.
Жрец Всеблагой уже ожидал возле алтаря, положив руку на священную книгу, и семь статуй позади него взирали на Грегора так, словно собирались вот‑вот склонить к нему мраморные лица. Могучий Пресветлый Воин и величественная Всеблагая Мать, Великий Безликий, к которому Грегор всегда испытывал смутное недоверие и почти неприязнь, Милосердная Сестра и пара божественных братьев ‑ Всеумелый Мастер с Творцом Превращений… А за ними, словно отделенная незримой границей, той самой, что пролегает между жизнью и смертью, Претемная Госпожа с бесконечным состраданием и нежностью в глазах.
Грегору вдруг вспомнился тот давний сон, уже почти забытый, но до сих пор навевающий странное чувство надежды. Претемная Госпожа пришла к нему и принесла дар. Великий дар, который должен был принести ему счастье. Теперь он совершенно точно знал, чей голос услышал тогда из коробки. И помнил, что Претемнейшая велела заботиться о ее подарке! О, как старательно он готов был исполнять ее повеление!
Рука Айлин слабо подрагивала в его ладони, и Грегор чуть сильнее сжал тонкие пальчики, чтобы успокоить невесту. Но Айлин чуть потянула руку на себя, и он поспешно разжал пальцы, не желая смущать девушку. Конечно, она стесняется множества направленных на нее взглядов!
‑ …Валериус, лорд Бастельеро! ‑ услышал он окончание своего имени, громко и торжественно произнесенного жрецом. ‑ Согласны ли вы по доброй воле и без принуждения…
‑ Да! ‑ выдохнул он, едва дождавшись окончания фразы жреца.
Сколько можно перечислять все, что входит в супружеский долг?! Да, разумеется, он согласен и в беде, и в счастье, и так далее! Зачем бы иначе пришел сюда?!
‑ Айлин Мелисса… – забубнил жрец. ‑ Согласны ли вы по доброй воле и без принуждения…
Он невольно снова сжал руку Айлин и тут же опомнился. Просто эти несколько мгновений, пока девушка собиралась с духом для ответа, показались ему самыми долгими в жизни.
‑ Да, – прозвучал рядом ее голос.
Такой тихий и нежный…
Жрец повернулся к алтарю и простер к нему руки. Освящать брак во имя Семи Благих может любой маг, хотя, конечно, по традиции это доверяют тем, кого одарила Всеблагая. По той же традиции жрец‑некромант ‑ очень плохая примета. Смерть и Жизнь неразрывно связаны в великом колесе сущего, но… известно, что божественные сущности, которые их олицетворяют, не очень благосклонны друг к другу. И это можно понять…
Свечи начали медленно загораться под воздействием легкого магического дуновения от рук жреца. Самое первое упражнение для адептов или просто тех, кто изучает магию, не зависящее от цвета искры, ‑ зажечь свечу силой своего духа. Вот загорелся огонек свечи Пресветлого Воина, следом за ним вспыхнула свеча перед статуей Милосердной Сестры…
Грегор затаил дыхание, хотя на его памяти ни разу не случалось так, чтобы брачные свечи не загорелись. В конце концов, это же просто ритуал! Не бывает настолько слабых жрецов, чтобы не могли этого сделать!
Свеча Всеумелого Мастера… Свеча Творца Превращений…
Он смутно помнил, что на бракосочетании короля с Беатрис свечи тоже вспыхнули не разом, но ярко и довольно уверенно. Да какая разница?! Только суеверные старухи пытаются разглядеть в этом какое‑то предзнаменование для супружеской жизни, а любому вменяемому человеку понятно, что дело в качестве воска и ровности фитиля!
Свеча Великого Безликого…
Но две последние свечи все никак не загорались, и ему показалось, что мраморные губы Всеблагой Матери и Претемной Госпожи неодобрительно дрогнули, а на их лица наползла тень. В тот же миг он понял, что это снаружи облако закрыло солнце, и тень упала через высокие окна с витражами. А свечи… Свечи, помедлив еще одно томительно долгое мгновение, вспыхнули, и жрец облегченно выдохнул.
Снова повернувшись к Грегору и его невесте, он закончил обряд, и голоса певчих на верхней галерее взмыли под своды, заливая храм потоком звонких мальчишеских голосов, сливающихся воедино.
Снова легонько сжав руку своей теперь уже жены, Грегор потянулся к ее бледному серьезному личику губами, хотел поцеловать, но Айлин чуть отдернулась, и поцелуй вместо губ пришелся в щеку. Так получилось даже нежнее и гораздо приличнее, а в губы… У них еще вся ночь впереди! А потом и вся жизнь…
‑ Идемте, любовь моя, – сказал он ласково и поднес ее руку к губам под одобрительные возгласы в храме.
Опустив глаза, Айлин пошла за ним, и Грегор, пьяный от счастья, провел ее по дорожке между гостями, вывел из храма и подвел к белой арлезийской кобыле, на которой она приехала. Подсадил в седло… Из‑за этой кобылы они едва не поссорились, когда при единственной встрече за эту неделю его невеста заявила, что поедет в храм верхом, как ее величество. Грегор уступил бы ей в чем угодно, но тут попросту испугался за ребенка! Пришлось съездить в Академию и лично спросить мнения магистра Бреннана. Пожилой целитель заверил его, что лошадь на таком небольшом сроке гораздо безопаснее кареты, в которой трясет. Конечно, если это хорошо выезженная лошадь, а седло ‑ дамское.