Она повернулась спиной к окну и улеглась обратно в постель.
Третий день пути начался задолго до рассвета. Келси проснулась, заслышав бряцание оружия на улице, и начала одеваться, твердо вознамерившись разобрать палатку самостоятельно, прежде чем кто-то из стражников попытается сделать это за нее. Казалось, накануне ей удалось несколько укрепить свой авторитет, но они были так пьяны, что могли ничего и не вспомнить.
В спешке Келси не стала зажигать лампу, но, несмотря на это, она вдруг осознала, что и так все прекрасно видит. Все в палатке было залито тусклым сиянием, и она легко нашла валявшуюся в углу рубашку. Рубашка почему-то казалась голубой.
Келси опустила глаза. Сапфир, болтавшийся у нее на шее, мерцал, излучая собственное сияние – не кобальтовые отблески, как обычно в свете огня, но яркое свечение глубокого аквамаринового цвета, исходящее изнутри камня. Она сжала кулон в руке и обнаружила еще одну странную вещь: камень источал тепло. Его температура была по меньшей мере градусов на двадцать выше температуры ее тела.
– Гален! Помоги мне седлать лошадей!
Раздавшийся снаружи грубый голос, по которому она уже без труда узнала Булаву, вернул ее к реальности. Келси отпустила кулон, поглубже запрятав его под рубашку. Сапфир висел у нее на шее всю жизнь и, помимо досадной особенности выскакивать из-под одежды, никогда прежде не демонстрировал ровным счетом ничего примечательного. Сейчас же камень тлел у нее на груди, словно крошечный уголек, излучая мягкое тепло, особенно приятное в предрассветном холоде. Однако же весь день согревать ее он не сможет. Келси оделась потеплее и натянула перчатки, после чего вышла на улицу.
На востоке, за темными силуэтами холмов, едва забрезжила рассветная синева. Завидев Келси, Гален отделился от группы стражников, навьючивавших лошадей, и принес ей несколько ломтиков бекона, которые она с жадностью поглотила. Она сама разобрала свою палатку, порадовавшись, что никто не предложил ей помощь. Кэрролл приветственно кивнул ей по пути к небольшому загону, где стояли лошади, но на лице его залегли мрачные тени. Похоже, он не сомкнул глаз всю ночь.
Келси сложила палатку и приторочила ее к седлу лошади Пэна, после чего отправилась за собственными вещами. Казалось, даже кобыла за ночь смягчила свое отношение к ней. Келси протянула ей морковку из припасов Булавы, и Мэй с довольным видом съела угощение у нее из рук.
– Сэр! Снова ястребы! Двое!
Келси внимательно посмотрела на светлеющее небо, но ничего не увидела. Царившая вокруг тишина ее тревожила. Келси выросла в лесу, где было полно ястребов, и от их высоких пронзительных криков у нее всегда кровь стыла в жилах. Но молчание этих птиц пугало гораздо больше.
Кэрролл, закреплявший седельные сумки на своей лошади, бросил это занятие и уставился на небо, что-то обдумывая.
– Эй, вы! Все сюда. Пэн, кончай тушить костер.
Стражники собрались вокруг него, большинство с вещами в руках. Пэн подошел последним, лицо перемазано сажей. Они начали было рассовывать вещи по сумкам, но Кэрролл рявкнул:
– Бросьте вы это все.
Он потер усталые глаза.
– Парни, за нами охотятся. И чует мое сердце, они уже совсем близко.
Несколько человек кивнули.
– Пэн, ты среди нас самый маленький. Отдай королеве свой плащ и доспехи.
Лицо Пэна напряглось, но он кивнул, расстегнул плащ и принялся снимать доспехи. Келси сунула руку в карман и зажала в кулаке второй кулон, прежде чем снять собственный плащ. Стражники начали надевать на нее железные доспехи Пэна, которые показались ей невероятно тяжелыми. Пару раз Келси пришлось сдержать вздох, когда на нее водружали очередной элемент снаряжения.
– Мы разделимся, – объявил Кэрролл. – Их наверняка немного, поэтому остается надеяться, что они не смогут выследить нас всех. Поезжайте в любом направлении, главное не вместе. Встретимся на лужайке перед Цитаделью через два дня.
Он повернулся к Пэну.
– Пэн, лошадь свою тоже отдай королеве. Если повезет, они бросят все силы на преследование кобылы.
Келси слегка покачнулась, когда Мерн водрузил на нее тяжелый нагрудник. Он был плоский, рассчитанный на мужскую фигуру, и ее грудь больно сплющило, когда стражник затянул застежки на спине. Мерн выглядел так, будто ночь у него выдалась нелегкая. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза по-прежнему красными.