Булавы нигде не было видно, но Келси знала, что он где-то рядом. Его последние слова то и дело вспоминались ей, каждый раз заставляя морщиться. Ей казалось, что на всем протяжении пути она держалась очень смело и решительно. Она позволила себе увериться, что произвела на стражников хорошее впечатление. Возвращаясь к словам Булавы, она крепче сжимала ногами бока коня, заставляя его ускорить ход.
После часа стремительной скачки деревья наконец расступились, и Келси вдруг оказалась в чистом поле. Со всех сторон, насколько хватало глаз, простирались ухоженные сельскохозяйственные угодья, усеянные крестьянскими домиками и немногочисленными замками местной знати. Пологая местность тянулась до самого горизонта, и Келси удручало ее однообразие. Деревьев было мало, да и те были столь чахлыми, что едва давали тень. Девушка продолжала скакать вперед, пересекая поля только там, где не было проторенной дороги. На пути ей попадалось много фермеров. Некоторые разгибались, оглядываясь на нее, или приветливо махали, когда она проносилась мимо. Но большинство вовсе не обращали на нее внимания, сосредоточившись на своей работе. Сельское хозяйство лежало в основе экономики Тирлинга. Крестьяне обрабатывали поля в обмен на право занимать участок господской земли, но вся прибыль доставалась знати, за вычетом налогов, шедших в казну. Вот он, весь ужас крепостничества. Карлин без устали критиковала этот строй. Человечество однажды уже ступало на этот путь экономического неравенства во времена до Переселения и едва не погубило само себя.
«Если б только я знала ваши имена, – с тоской размышляла Келси, глядя на людей, черными точками рассеянных по полям, – я смогла бы помочь вам всем».
Эта мысль пришла ей в голову впервые. Большую часть своей жизни она с ужасом думала о том, что ей придется стать королевой, прекрасно сознавая, что плохо подходит на эту роль, хотя Барти и Карлин сделали все что могли. Она росла не во дворце, и ее не готовили к дворцовой жизни. Необъятность земель, которыми ей предстояло править, пугала Келси, но при виде всех этих фермеров в ней вдруг впервые проснулось незнакомое доселе чувство.
«Я в ответе за всех этих людей».
Слева от нее из-за горизонта выглянуло солнце, озаренное им небо рассекла черная фигура и тут же скрылась. Келси ударила пятками по бокам коня и осмелилась ослабить поводья. Конь ускорил шаг, но тщетно – ни одному всаднику не под силу обогнать ястреба. Девушка озиралась по сторонам, не видя никакого укрытия, даже небольшой рощицы, – со всех сторон были лишь бескрайние поля и где-то вдалеке блестела река. Келси принялась рыться за пазухой в поисках кинжала.
– Ложись! – завопил позади нее Булава. Келси пригнулась и услышала, как острые когти рассекли воздух в том самом месте, где только что была ее голова.
– Лазарь!
– Вперед, госпожа!
Она прижалась к холке коня и совсем отпустила поводья. Они мчались так быстро, что она уже не различала крестьян на полях, все вокруг слилось в мутные пятна коричневого и зеленого цвета. Она понимала, что в любой момент конь может сбросить ее, и, упав, она свернет себе шею. Но даже эта мысль дарила странную свободу – в конце концов, никто не рассчитывал, что она доживет даже до этой минуты.
Ястреб снова спикировал на нее справа. Келси пригнулась, но недостаточно быстро. Когти полоснули ее шею, вспоров сухожилие. Густая горячая кровь заструилась по ее ключице.
Ястреб обрушился на нее с новым ударом слева. Келси повернулась ему вслед и почувствовала, как рана на шее открылась, отозвавшись острой болью во всем правом боку. Позади нее все ближе раздавался грохот копыт, но ястреб теперь зашел спереди, целясь ей в глаза. Эта птица была крупнее любого ястреба, которого ей доводилось видеть, и оперение у нее было не коричневым, а угольно-черным, почти как у стервятника. Внезапно хищник снова спикировал, выпустив когти. Келси в третий раз пригнулась, выставив вперед руку, чтобы прикрыть лицо.