Булава лежал на полу с завязанными глазами, надежно пристегнутый к вбитому в землю колышку. Его раны, по видимости, зашили столь же умело, как и рану Келси, но запястья и лодыжки его были связаны, а еще одна веревка обвивалась вокруг его шеи. Келси невольно присвистнула, и Булава обернулся на звук.
– Вы не пострадали, госпожа?
– Нет. – Памятуя о стоящем у входа стражнике, Келси уселась на пол рядом с Булавой, скрестив ноги, и тихо заговорила: – Разве что моей жизни немного поугрожали.
– Если бы они хотели вас убить, вы бы уже были мертвы.
– Они не… – Келси заговорила еще тише, стараясь передать странное впечатление, сложившееся у нее после разговора с Ловкачом. – Им что-то от меня нужно, но они не говорят, что именно.
– Вы, наверное, не сможете меня развязать?
– Чтобы ты мог меня спасти?
– Можете смеяться, но во второй раз мне даже удалось выбраться из палатки.
– А сколько всего было раз?
Булава пожал плечами.
– Неважно. В конце концов они связали веревки узлом, которого я не знаю.
– Не думаю, что дальнейшие попытки побега – хорошая идея, Лазарь.
– Не могли бы вы все-таки называть меня Булавой?
– Кэрролл же тебя так не называет.
– У нас с Кэрроллом своя история, госпожа.
– Не сомневаюсь. – Келси на секунду задумалась, вдруг осознав, что про себя она всегда называла его Булавой. – И все-таки мне больше нравится Лазарь. Это имя несет в себе доброе предзнаменование.
– Ну, как вам угодно. – Булава заерзал, попытавшись размять затекшие мышцы, отчего веревки на его лодыжках и запястьях заметно натянулись.
– Тебе больно?
– Скорее неудобно. Разумеется, бывало и похуже. Как нам удалось перебраться через реку?
– Это была какая-то магия.
– Какая еще?..
– Лазарь, – резко прервала его Келси. – Я хочу обсудить с тобой ошибки своей матери.
Булава нахмурился, будто сжавшись от ее слов.
– Моя приемная мать дала какое-то обещание хранить все в тайне. Ты тоже давал такую клятву?
– Нет. Королевская стража дает обет хранить в тайне частную жизнь правителя, но его публичные поступки являются всеобщим достоянием.
– Тогда расскажи мне, что она сделала не так.
– Не мне вам об этом рассказывать.
– А кому же?
– Не мне, – сквозь зубы процедил Булава, и на лбу его выступили капельки пота.
– Это что-то ужасное, да?
– Да.
Сердце Келси екнуло. Когда она была совсем маленькой, она часто фантазировала о своей родной матери, как, должно быть, делают все приемные дети в трудную минуту. Она представляла ее красивой, доброй женщиной, нежной и внимательной. В отличие от холодной и отстраненной Карлин, ее мать никогда не держится отчужденно. Однажды она придет за Келси, заберет ее из лесного домика и увезет прочь от бесконечной учебы и муштры. Просто ей требуется на это немножко больше времени, чем ожидалось.
Однажды, когда Келси исполнилось семь, Карлин усадила ее перед собой в библиотеке и рассказала, что ее мать давно умерла. Это положило конец фантазиям о побеге, но не помешало Келси сочинять еще более подробные истории о своей матери: королева Элисса была великой правительницей, любимицей своего народа, героиней, которая заботилась о голодных и хворых. Королева Элисса восседала на троне и вершила правосудие, воздавая всем по справедливости. А когда она умерла, ее тело несли во главе торжественной траурной процессии по улицам города, народ оплакивал ее и батальон тирской армии отдавал ей честь, подняв обнаженные мечи. Келси пестовала этот образ, пока наконец не научилась вызывать его в памяти в любую минуту, окончательно уверившись в его реальности. Когда Келси вернется в столицу, чтобы занять свой трон, ее тоже будут встречать парадом, и она въедет в Цитадель под ликующие приветствия жителей, всю дорогу доброжелательно помахивая им рукой.
«Какая же я была дура».
– Еще не все потеряно, госпожа, – тихо сказал Булава, заставив ее опомниться. – Клянусь вам, вы нисколько на нее не похожи.
– А как же мои куколки и платьица?
– Я просто дразнил вас, чтобы посмотреть, как вы себя поведете. И вы дали мне сдачи.
Келси на мгновение задумалась над его словами.
– Как твоя голова?
– В порядке. Паршивец ударил меня ровно как надо и куда надо. Мастерский удар.
– Они тебя голодом не морят?
– Нет.
– Кто же расскажет мне, что такого ужасного сделала моя мать, если не ты?
– Госпожа, я не могу.
Она подумала было приказать ему, но быстро отказалась от этой идеи. С Булавой такой подход бы не сработал. В последнее время она видела достаточно мужчин подобного склада, чтобы понимать, что, несмотря на любые приказы, он все равно поступит по своему усмотрению. Понаблюдав с минуту за тем, как он ворочается в своих путах, Келси почувствовала, что остатки ее раздражения сменились жалостью. Его связали очень крепко – он едва мог пошевелиться.