— Вас не удивляет, как она принимает собственную боль и обращает ее в нечто совершенное и изысканное? — заметил Беттерсон. — Именно это должны отображать в своих романах писатели, но большинство из них сдержанно наблюдает за проходящей мимо жизнью. Особенно писатели-романисты. Сейчас это настоящий бич литературы.
— В самом деле… — Женевьева изо всех сил пыталась унять ревность, выдавить ее из своего сознания.
— От некоторых книг так и веет холодом, они напоминают коллекцию бабочек, — продолжал Беттерсон. — Множество мертвых, красивых, безжизненных созданий, приколотых булавками к белой бумаге. Возможно, именно поэтому я стал поэтом, а не писателем-романистом. Я — страстная натура.
— Что касается писательства, — начала Женевьева, и ее голос прозвучал притворно весело, — я размышляла о названии для журнала. Что вы скажете о «Галерее»?
— Какой галерее? — Беттерсон все еще пристально разглядывал Лулу. — Кто-то обязательно должен запечатлеть ее образ в современной литературе. Она заслуживает, чтобы ее сделали бессмертной, даже если это окажется одна из безжизненных, сухих книг.
— Она вовсе не прячет свой неповторимый свет. Ведь это Лулу с Монпарнаса! Она бессмертна!
— Ничто не вечно под луной, милая, — заметил Беттерсон, — и прежде всего я.
Женевьева изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
— Да, да, вам осталось пять лет жизни, мы все помним об этом. Я пытаюсь предложить название для нашего совместного проекта. Название «Галерея» придаст ему благородный лоск, вы так не думаете? Сразу станет понятно, что несет в себе журнал.
Воздух взорвался аплодисментами. Лулу закончила петь. Аплодисменты не смолкали, и Беттерсон восхищенно присвистнул. Из дальнего конца бара кто-то бросил розу. Лулу подняла ее, оторвала один лепесток и съела его. Лепестки были алыми, как ее губы.
— И еще кое-что, Норман… Вы посмотрели тетрадь с моими стихами?
Беттерсон развернулся, вероятно, для того, чтобы посмотреть, кто бросил розу.
— Эй, вы только посмотрите, кто здесь! Идите к нам, старый пройдоха!
Женевьева абсолютно не разделяла его воодушевления. Вместо этого она взглянула на барную стойку, где Кэмби что-то демонстрировал Кислингу при помощи вилки и винной пробки.
Стоя у рояля, Лулу съела второй лепесток.
— Вы не принесете мне выпить, Лоран? Мой друг у стойки заплатит. Тот парень, который размахивает ножами и слишком много мнит о своей персоне.
Герой войны моргнул в знак согласия своим единственным глазом.
— «Девушка из Клермона»? — спросил Марсель.
— Нет, я сыта по горло этой песенкой. Больше не желаю ее петь.
От барной стойки передали стакан, он переходил из рук в руки, пока не добрался до Лулу. Она подняла его, разглядывая на свет, и недовольно посмотрела на круглую темно-бордовую ягоду, плавающую в янтарной жидкости.
— Разве я просила вишню? — крикнула Лорану.
— Это заказал для вас джентльмен, — ответил бармен.
— Кэмби далеко до джентльмена.
— Нет, не он. Джентльмен, который сидит вон там. — Лоран указал в другой конец зала.
Норман Беттерсон поднял бокал в знак приветствия.
— Да здравствует Франция с ее картофелем фри!
Лулу выловила вишенку из бокала и принялась высасывать из нее сок до тех пор, пока ее рот не наполнился горячей сладостью бренди, затем бросила косточку в Беттерсона.
— Да здравствует Америка с ее техническим прогрессом!
— Ну, так что я играю? — спросил Марсель. Лулу неторопливо потягивала бренди.
— Дай мне немного подумать. — С отсутствующим видом она принялась жевать еще один лепесток розы, а затем задумчиво взглянула на Беттерсона, человека, о котором никогда особенно не задумывалась. Нечаянно поймала взгляд Женевьевы, в облике подруги сквозило нечто похожее на панику. Она прижала руку к горлу, движения казались резкими и нервными, словно она безумно желала бежать отсюда. Но зал был переполнен, почти не осталось свободного места, за исключением узкого прохода к дверям.
— Здесь кроется какая-то тайна, — произнесла Лулу.
— Что? Я знаю эту песню? — Марсель перебирал нотные листы.
Высокий мужчина в светлом костюме подсел за столик Женевьевы. Он разговаривал с Беттерсоном, Беттерсон в ответ смеялся над каким-то его замечанием, пытаясь увлечь шуткой Женевьеву. Но та побледнела и сжалась.
— Так-так, — пробормотала Лулу. — Женевьева и Гай Монтерей… Что все это значит?
— Лулу?
— Ладно, Марсель. Я хочу попробовать кое-что новенькое. Забудь о списке. Сыграй ту старую медленную Лионскую мелодию и продолжай до тех пор, пока я не закончу.
Марсель кивнул в ответ, его пальцы опустились на клавиши и начали медленно перебирать их. Зазвучала меланхоличная и многогранная музыка. Вместо того чтобы петь, Лулу вдруг заговорила сквозь эту музыку сухим, резким голосом, и все разговоры в баре разом смолкли.
— На рю де ла Юшетп есть отель под названием «Печаль», — начала она. — В нем тесные и темные комнаты, где люди целыми днями скрываются от солнца. Хозяин по ночам бьет свою жену, а после отправляется в соседнюю комнату заниматься любовью с девчонкой, которая обожает мужчин, деньги и вишни, для которой нет ничего святого в жизни. Пока хозяин занимается с ней любовью, девушка слышит, как за стеной плачет его жена. Она стонет громче, чтобы заглушить жалобный плач. Жена слышит стоны наслаждения и от этого рыдает еще сильнее. По ночам в отеле под названием «Печаль» очень шумно.
— Почему ты убежала? — прошептал Монтерей на ухо Женевьеве.
Женевьева бросила взгляд на Беттерсона, надеясь, что он спасет ее, но тот не сводил глаз с Лулу.
— Обычно женщины не бросают меня так грубо. Мне казалось, что тебе хорошо со мной. Я знаю, что я был…
— Кто-то лежит в ванной в отеле под названием «Печаль», — продолжала Лулу. — Она уже долго лежит там. Поначалу здесь было много пара, и он смешивался с ее дыханием. Но теперь пар рассеялся, и вода остыла…
Женевьева пыталась заставить себя не думать о пистолете. Возможно, он был ненастоящий… Просто глупая шутка.
— Знаешь, чего я хочу? — Ладонь Монтерея накрыла ее руку, она показалась ей горячей и тяжелой. Хотелось отдернуть руку, но он не позволил.
— Я совершила ошибку, — пробормотала Женевьева. — Тогда я была пьяна… Я замужем…
— Позвольте мне сказать, чего я хочу, миссис Шелби Кинг.
— Она лежала там всю ночь. — Лулу двинулась вперед и протянула руки двум дородным мужчинам, которые курили за столиком напротив нее, приказывая, чтобы они поставили ее на мраморную стойку бара, залитую красным вином. — Ванна полна, но вода все еще капает из крана. И вот настало утро, вода залила пол и просочилась сквозь половицы, через потолок холла, который расположен как раз внизу… просочилась, медленно стекая и капая… прямо на лысую голову хозяина, который подписывает счета для отъезжающих гостей. Он смотрит на потолок, на мокрое пятно, которое растет на глазах, и думает: «Где моя жена? Как она допустила это безобразие? Такую буйную протечку? Эти неполадки в ванной в моем отеле?»
— Я хочу, — произнес Монтерей, — снова войти в тебя, в тебя, где так горячо и тесно. Понимаешь?
— Отпустите мою руку, — пробормотала Женевьева сквозь стиснутые зубы.
Лулу преспокойно разлеглась на барной стойке, суровая барменша недовольно цокала языком, уперев руки в бока. Лоран улыбался, покачивал головой и приглаживал усы.
— Он стучит в дверь ванной. Он требует, чтобы ему открыли, кто бы там ни был внутри. Но, понимаете, ничего уже нельзя изменить. Она вскрыла вены, вся ее кровь вытекла вместе с водой. Внизу, на учетную книгу отеля, с потолка медленно падают темно-красные капли.
— Я должна возвратиться домой, Норман. — Женевьева резко высвободила руку. Но Беттерсон был слишком увлечен представлением Лулу, чтобы обратить на нее внимание.
— Милая! — На лице Монтерея появилось выражение невероятной озабоченности. — Я расстроил вас? Хочу заверить, я всего лишь хотел сделать вам комплимент. Тактичный обмен любезностями между двумя людьми, которые хорошо знают друг друга.