Здесь очень тихо. Только я, папа и слуги. Папа по-настоящему одинок. Словно кто-то взял и отрубил ему одну руку. Он ужасно похудел и часто плачет. Мне кажется, он действительно любил ее, хотя она едва ли об этом догадывалась. Какие все-таки люди странные создания.
Я не любила свою мать. Как я могла, после того, что произошло? Иногда мне казалось, что я ненавижу ее. И все-таки мне жаль ее. Когда-то она была молода и прекрасна, но все это оказалось бесцельно растрачено впустую. Вероятно, она тосковала по чему-то большему, чем то, что ей выпало в жизни.
Я тоже тоскую. По чему-то за пределами этого дома, даже за пределами скованной и полной ограничений замужней жизни. Я так одинока. На прошлой неделе приезжал Роберт.
Должна заметить, что он был очень мил. И все равно, даже рядом с ним я чувствовала себя очень одинокой.
Я горюю, да, это так. Но не по маме. Ты ведь понимаешь, почему я горюю. Ты единственный человек, которому я доверила свою тайну. Единственный человек, которому я могу доверять. Я так по тебе скучаю, Лулу.
Поскорее напиши.
С любовью
Женевьева».
Модели, величавой поступью расхаживающие по увешанному зеркалами первому этажу салона мадам Элен, занимающемуся пошивом одежды высшего качества, были наряжены в купальные костюмы. Полосатые купальники из джерси, ставшие популярными благодаря Коко Шанель и продемонстрированные в балете «Голубой поезд». Именно их станут носить в этом сезоне на Ривьере. Девушки вальяжной походкой прогуливались по ковру, огибали замысловатый стеклянный фонтан в дальнем конце комнаты и возвращались обратно.
Женевьева два дня назад вернулась в Париж. Это был ее первый выход в свет вместе с Лулу, их прогулка должна была стать идеальным противоядием от унылой обстановки Тикстеда. День высокой моды давал прекрасный шанс покрасоваться в новинках ее обширного гардероба. Платье от Мадлен Вионне представляло собой каскад тончайших шифоновых лепестков. К платью она подобрала эффектные туфельки от Феррагамо на высоких каблуках в точно такой же неяркой цветовой гамме (что-то среднее между кремовым и розовым оттенками). Но Лулу показалось, что Женевьева выглядела чересчур бледной в этом платье и чувствовала себя как-то неуверенно. Она страстно желала вернуться в Париж, но, как ни странно, в ее глазах плыла отчужденность.
Стоял жаркий июльский день, в комнате было полно народу. Лулу нашла применение цветастому китайскому вееру, который принесла с собой, обмахивала и себя и Женевьеву.
— Все, что тебе необходимо, — шептала она подруге, — это устроить праздник. Почему бы не купить один из этих купальников? Мы могли бы поехать на побережье на несколько недель. Поплавать в море, понежиться на пляже.
— Но я ведь только что вернулась, — вздохнула Женевьева. — Я хочу быть именно здесь.
— Правда? — Лулу искоса взглянула на нее.
— Конечно. Я все еще не могу поверить, что пропустила День взятия Бастилии.
Лулу улыбнулась, видимо, что-то вспомнила.
— Ах, милая моя, это было невероятно. Праздники продолжались целых три дня. Я с трудом прекратила петь. «Койот», клуб «Жокей», «Динго», «У Бриктопа»… Заработала кучу денег, но потом все потратила. И знаешь, здесь столько американцев! — Она повысила голос. Люди, сидевшие рядом, оборачивались, взглядами выражали неодобрение. — Париж уже не тот, что раньше. Слишком много развелось экскурсоводов, распускающих слухи о лучших местах в городе. Квартал заполонили презренные туристы. Если так и дальше пойдет, придется перебраться куда-нибудь в другое место.
Женевьева изумилась:
— Ты ведь не уедешь, правда?
— Конечно нет, шери. На самом деле, нет. Что случилось? Что-то не так?
Женщина со вставными зубами и серой чешуйчатой кожей повернулась и зашикала на них. Лулу скорчила рожу.
— Ты получила мои письма? — шепотом спросила Женевьева.
— Да, да.
— Тогда почему ты мне не ответила?
— О, я не слишком обращаю внимание на почту. — Лулу беспечно махнула рукой. — В конвертах никогда не приходят хорошие новости.
— Лулу! Ты что, даже не читала?
— Ах, милая моя. — Она пожала плечами. — Я не слишком люблю читать написанные слова.
Услышав это, Женевьева пришла в ярость.
— Если бы ты удосужилась прочитать письма, узнала бы, как отчаянно я хотела вернуться. Ты поняла бы, как отвратительно сидеть в доме, переполненном ужасными воспоминаниями, пытаться найти нужные слова для огромного количества визитеров, которые бесконечно повторяли, что за чудесная женщина была моя мать. А на самом деле она вовсе ею не была.
— Виви, — Лулу коснулась ее руки, — мне так жаль. Наши судьбы такие разные. Семья… долг… Я никогда не знала, что это такое. Мне трудно понять, что все это значит. Но я все-таки попробую, я обещаю. Давай уйдем отсюда и отправимся туда, где мы могли бы спокойно поговорить?
— Я не могу избавиться от воспоминаний! — Женевьева сплела пальцы в замок. — Когда я вернулась туда, все снова предстало в ярком свете… Есть еще кое-что…
— Что? Что это, Виви?
— Будьте так добры, поговорите где-нибудь в другом месте, — снова раздался голос женщины со вставными зубами. — Шоу в самом разгаре, или вы не заметили?
— Шоу? — Лулу вскинула безупречно очерченные брови и наклонилась вперед. — Ты хочешь увидеть шоу, старая ящерица? Ты хочешь увидеть шоу?
Уродливое лицо женщины скривилось, она отвернулась. Женевьева расхохоталась. Похоже, то, что ее беспокоило, снова отступило на задний план.
— Итак, — сказала Лулу. — Так о чем мы говорили, прежде чем нас так грубо прервали?
После шоу на нижнем этаже выставили вино и прохладительные напитки. Клиенты бродили вокруг, разглядывали разодетых манекенщиц, продавщиц, которые давали советы по поводу уместности нарядов и отдавали распоряжения, если кто-то из клиенток желал приобрести понравившуюся вещь. Лулу вынашивала планы выпить как можно больше вина и съесть как можно больше канапе, а Женевьева пыталась воспользоваться подвернувшейся возможностью. Вскоре у нее появилась собственная продавщица, крошечная женщина с жидкими волосами и розовым, словно воспаленным черепом, она носилась туда-сюда, отвечала на множество вопросов о платьях. Нет, у них нельзя приобрести платье для тенниса из китайского шелка. Они не делают серебряные сандалии на ремешках. Но, возможно, ее интересуют купальные костюмы? Как насчет пляжных накидок?..
— Женевьева, дорогая! — Появилась графиня де Фремон в абсолютно не идущем ей сиреневом наряде, за ней по пятам следовала личная продавщица, — тащила несколько доверху набитых одеждой пакетов. Бедняжка едва переводила дух. — Как приятно встретить тебя здесь!
— Вайолет! Как я рада. — Женевьева посылала взглядами сигналы SOS Лулу, но ее закадычная подруга медленной беспечной походкой удалялась от них. Лулу слыла большой мастерицей «исчезать постепенно».
— Я слышала о том, что произошло с леди Тикстед. Мне очень жаль. Ты, должно быть, очень переживаешь. — В голосе графини прозвучала непереносимая, чрезмерно преувеличенная жалость.