— О чем вы думали, когда подсовывали мне идиотский рисунок с изображением черепа?
— О господи! — Он прижал ладонь к лицу. — Простите меня, Женевьева. Я был пьян. Полагаю, тогда мне казалось, что это смешная шутка, это лишний раз доказывает, насколько сильно я напился!
Казалось, он искренне смущен. Она позволила себе расслабиться и испытать облегчение, решила навсегда забыть о черепе. Закари все еще беседовал с женщинами. Они смеялись.
— А где ваша новая подруга? — Она услышала ребячливые нотки в собственном голосе. — У нее забавное имя. Щепка, или Щекотка, или как-то еще?
— Шепот, — подсказал он. — Ее здесь нет. У нас с ней… соглашение.
— Понимаю. — Она ничего не понимала, но какое это имело значение?
Раздался еще один безумный вопль, вспышка ярости, мелькание когтистых лап и сияние желтых глаз. Кошки бросились им навстречу. Женевьева в испуге шагнула назад и едва не упала. Кошки пронеслись так близко, что она почувствовала прикосновение пушистого меха к ногам.
— Эй, успокойся. — Монтерей схватил ее за руку, пытаясь поддержать. Когда она выпрямилась, его рука все еще поддерживала ее. Женевьева встретилась взглядом с Закари.
Она молниеносно перевела взгляд на ноги. На носке шелковой туфельки от Рамбальди красовалось пятно голубой краски. Вот черт!
Лулу махнула рукой оркестру, музыканты тут же заиграли новый мотив, мелодию с неподражаемым заводным ритмом, который привел танцоров в неописуемый восторг. Певица спрыгнула со стены и ринулась в толпу.
Женевьева глубоко вздохнула и, заставив себя не смотреть на Закари, улыбнулась добродушному Гаю Монтерею.
— Потанцуйте со мной, — предложила она и, взяв его за руку, повела прочь от воды.
В какой-то критический момент ночного представления, в час, когда отупение и усталость от чрезмерного количества выпитого и танцев достигли высшей точки, возможно, в два или в три часа утра, баржа начала наполняться водой. Ее хозяин, мужчина в блузе художника, который крутил над головой кошку, запаниковал и стал орать, чтобы все расходились по домам, в это время его жена, темноглазая женщина с вьющимися волосами, вычерпывала ковшом воду и выливала ее за борт.
На кю де Конти опьяневшая Лулу носилась в толпе и приглашала всех, кого только могла, в том числе и прохожих, которые не были на празднике, в особняк, расположенный на ближайшей рю де Лилль — для продолжения ночного «сабантуя».
— Я поеду домой, — отказалась Женевьева. — Роберт уже давным-давно вернулся.
— О, не будь такой скучной, милая моя. Как бы там ни было, он наверняка лег спать, ведь правда? Поэтому какая разница, ну, задержишься еще на пару часов?
— Думаю, ты права. — Ей все равно придется возвращаться домой. Женевьева хорошо это понимала. Но она опьянела, теперь ей гораздо легче было поддаться на уговоры Лулу, чем принять непростое решение вернуться.
— Это замечательное место, — возбужденно заявила Лулу. — Фантастическое! Вот увидишь.
— Чей это дом? — поинтересовалась Женевьева. Во главе пестрой и шумной процессии они подходили к белому особняку, из которого доносились громкие звуки джазовой мелодии, парадная дверь была гостеприимно распахнута.
— Я не помню, — беспечно ответила Лулу.
— Ну, так откуда ты знаешь, что там так замечательно?
— Это я тоже не помню. Ну а кому какая разница, милая моя? Сейчас время веселиться! — Подруга рванулась вперед.
— Женевьева. — Кто-то положил руку ей на плечо. Оказалось, что это Закари. — Я так давно хотел поговорить с тобой. Но ты все время была с тем мужчиной, американцем в светлом костюме. Кто он такой?
— Ты ревнуешь? — Женевьева услышала сварливые нотки в собственном голосе. Она хотела, чтобы он ревновал.
Он махнул рукой:
— Будь осторожна, не доверяй этому человеку. Снова у нее перед глазами возник рисунок черепа.
— Почему? Что ты знаешь о нем?
Закари пожал плечами:
— Ничего. Это интуиция.
Женевьева отошла от входной двери, вырвалась из толпы людей, стремящихся на вечеринку, прислонилась к стволу платана.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
— Ты не хочешь этого.
— Я должна.
Он приблизился.
— Я знаю, ты боишься, Женевьева. Боишься своих чувств и меня.
— Что за вздор.
— Ты боишься своей страсти. Боишься, что это может причинить вред тебе и твоему браку… Если ты снова поддашься ей…
Она заставила себя взглянуть на его шею. И увидела веснушку. Она знала, что, если станет смотреть на веснушку, все будет в порядке, тогда она сможет держать себя в руках.
— Я так замечательно жила до того, как все это произошло, — ответила она. — Замечательно.
Вечеринка разгоралась. Люди вопили и шумно радовались. Повсюду раздавался звон стаканов.
— Но ты снова хочешь выпустить чувства на свободу. — Он подошел еще ближе. Она пыталась отодвинуться, но ее спина прижалась к дереву. — Мы оба знаем, как нам было хорошо вместе.
— Я не могу. Я…
Она чувствовала его дыхание. Он стоял так близко, что она могла наклониться и поцеловать его веснушку. Или впиться поцелуем в его губы.
— Эй, Женевьева! — До нее донесся голос Монтерея. Он выглядывал из окна на первом этаже.
Закари положил руку ей на плечо.
— Опять он. Я хочу поговорить с тобой наедине, Женевьева.
— Ты идешь? — крикнул Монтерей.
— Да, я сейчас приду. Закари нахмурился:
— Будь с ним осторожна. Встретимся завтра днем в Люксембургском саду.
— Этот человек пристает к тебе, Женевьева? — заорал Монтерей.
— В два часа, — сказал Закари. — Я буду у Циклопа, у фонтана Медичи.
— Не думаю, что смогу. — Женевьева сбросила его руку со своего плеча.
— Хочешь, я выйду и проучу его? — снова послышался голос Монтерея.
— Нет, я уже иду.
— Хорошо, до завтра. — Закари быстро удалился.
— Я не договаривалась с тобой. Ты это знаешь!
— Я буду ждать, — бросил он через плечо.
В гостиной гремела музыка в исполнении джазового ансамбля, к которому присоединились музыканты, игравшие на барже. Комната была завешана африканскими и египетскими масками. Повсюду стояли пальмы в фарфоровых горшках. Ползучие растения обвивались вокруг витиеватых мраморных колонн. Настенные фрески изображали египетских богов, золотая статуя фараона вполне могла быть извлечена прямо из гробницы Тутанхамона. Толпа танцевала чарльстон.
— Хотите потанцевать? — спросил Монтерей.
— Только не сейчас. — Женевьева все еще чувствовала странную слабость. — Вы не видели Лулу?
— Нет. А как насчет того, чтобы побродить по дому?
— Я не знаю. Мне надо возвращаться.
— Да ладно вам. — Он склонился к ней, прошептал на ухо: — Неужели вам ни капельки не любопытно, что это за место?
— Ну…
Он положил руку ей на талию и увлек в холл.
— Знаете, что я всегда говорю в подобных случаях? Единственный способ избавиться от искушения — это поддаться ему.
— Разве это сказал не Оскар Уайльд?
— Умная девочка, — откликнулся Монтерей. — Пойдемте. Возможно, нам посчастливится, и мы найдем Лулу.
Поднимаясь по широким дубовым ступеням, она снова подумала о том, как сильно пьяна. Ступенек становилось все больше и больше, она подняла голову и посмотрела наверх. Невероятное количество ступенек. Словно Женевьева взбиралась на высокую гору.
— Оскар Уайльд в какой-то степени мой кумир, — говорил Монтерей. — Он лучше кого-либо, живого или мертвого, в блеске острейшего ума, в сочетании утонченных чувств. Каким-то образом он никогда не надоедает. «Портрет Дориана Грея» — просто блистательное произведение. Я немного похож на него, вам не кажется?
— На Уайльда?
— На Дориана Грея.
На верху лестницы Женевьева обернулась, чтобы взглянуть на него.
— Что вы хотите этим сказать? — Вдруг у нее перехватило дыхание.
— Что случилось? — спросил Монтерей.
— Смотрите?
С потолка свисал скелет, одетый в желтый дождевик, изо рта у него торчал презерватив. Монтерей усмехнулся: