Господи, пусть она перестанет говорить об этих татуировках… Он не в силах смотреть ей в глаза.
— У меня от него всегда по спине бежали мурашки. Было в нем что-то странное… Люди считали это забавным. Ну, ты понимаешь, эксцентричный поэт, и все, что с этим связано. Всем казалось, что он говорит эти вещи, чтобы создать вокруг себя ореол драматичности, чтобы казаться более интересным, забавным или что-то в этом роде. Но я боялась его. Над лестницей в его доме висел скелет в плаще, у которого изо рта торчал презерватив. Тебе это кажется нормальным, Роберт?.. Роберт?
— Прости. Я тороплюсь на работу. Пожалуйста, подумай еще раз над моим предложением о поездке. Я понимаю, что тебе нелегко, но…
— О боже! — Женевьева судорожно сжимала горло. — Должно быть, они прямо из полицейского участка отправились в отель и сделали это! На самом деле я удивлена тем, что для него драка с владельцем «Ротонды» имела такое значение. Из всех причин, которые могли довести человека до отчаяния, эта самая банальная. Интересно, они оба покончили с собой или один убил другого, а потом сам застрелился? Как действует соглашение со смертью?
— Только… Женевьева… В последнее время я немного переутомился и действительно чувствую…
— Переутомился? — Она отложила газету. На ее лице возникло странное выражение.
У него появилось чувство, что он не единственный, у кого есть секреты. Но он сам втянул себя в эти неприятности, правда? Всему виной беспочвенные подозрения насчет жены. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором снова всплыли два трупа, аккуратно лежавшие на постели с дырками в головах.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего особенного.
— Тогда приободрись, будь хорошим мальчиком. О, я знаю, в чем дело!
Он нервно сглотнул и слегка вздрогнул.
— Все дело в том письме, правда? — спросила она.
— Каком письме?
— Почтальон принес его полчаса назад. Я видела его в холле на столике. Письмо в сиреневом конверте. — На ее лице заиграла озорная улыбка. — Это ведь от женщины, правда, Роберт? Что за женщина пишет тебе письма?
Что можно на это ответить? Едва ли он поделится с ней своими предположениями о том, что это проделки Фелперстоуна, ожесточенно пытающегося заполучить обратно свою работу.
— У тебя появилась тайная поклонница, дорогой? Ну, давай, ты можешь поделиться со мной. Я не стану сходить с ума и ревновать тебя, я обещаю.
— Это письмо от моей сестры, — выпалил Роберт.
— От твоей сестры. — Она нахмурилась. — Но на нем была парижская марка?
— Во время перевозки конверт повредился. Один человек был так добр, что вложил его в новый конверт и переслал сюда. — Как смехотворно это звучало, даже для него. Он должен увести разговор от проклятого письма. — Женевьева, вспомни, что ты только что говорила о домашнем уюте? Я так соскучился по дому, что не могу передать словами. Мне хотелось бы, чтобы ребенок родился в Бостоне, в кругу моей семьи.
Роберт произнес эти слова, чтобы сменить тему, но едва он вымолвил их, понял, что это действительно важно для него.
— Ну что ж, — произнесла она и снова уткнулась в газету. — А ты разве не опаздываешь на работу?
— Женевьева?
— Ты только взгляни на часы, Роберт!
Паоло Закари трудился над парой туфель для Сиси де Марко Фессали, своей давней клиентки. Она была итальянкой, меценаткой и одно время слыла первой красавицей в светском обществе. Ее муж, богатый американец, купил все ее туфли у него, и делал это практически с самого начала карьеры Паоло. Последняя пара была почти готова. Держа в руках тонкую кисточку, он спокойной и твердой рукой наносил узор на шелковую поверхность туфель, их узор напоминал ему крылья бабочки. Ей нравились бабочки. Они вдвоем с мужем выходили с большими сачками и ловили их. Это было, пожалуй, единственное, что они делали вместе после тридцати лет брака. Редкие экземпляры накалывались на булавки и помещались в стеклянные футляры, на которых Сиси делала крошечные надписи на латыни. Закари перестал спать с Сиси де Марко Фессали около трех лет назад. Он продолжал делать это достаточно долго после того, как потерял к ней интерес, потому что она нравилась ему, и он не хотел обижать ее. Это была свободная дружеская связь. Когда Закари впервые познакомился с ней, она все еще была очень красива, хотя и утверждала, что давно не молода.
Ему нравилось спать с Сиси. С ней он смеялся больше, чем когда-либо в своей жизни, и занимался любовью больше, чем с кем-то еще. Она набирала в рот шампанское и вливала его по капле в его рот, скрывая его лицо в пышной копне роскошных золотистых волос. Она вдохновляла его на создание бесчисленного количества новых туфель для ее крошечных белых ножек. Именно благодаря Сиси ему удалось заполучить в качестве клиентки Марчезу Касати. И Мистингетт, и Коко Шанель. И графиню де Фремон.
Именно Сиси перевернула сексуальную страницу их отношений. Однажды в постели она слегка хлопнула его по ягодицам и по-дружески сказала: «Думаю, с нас достаточно, правда, мой сладкий? Раздевание в темноте может быть сексуальным, но это превратилось в нечто вроде необходимости».
Он начал спать с Вайолет де Фремон практически в тот же день, как расстался с Сиси. Это выглядело так, будто женщина постарше передала его более молодой. Он втайне наслаждался этой мыслью. А затем были и другие: Мадлен Дюфре, с самым высоким подъемом, который ему доводилось видеть; балерина Анна Маркова (ее ноги были ужасно неухоженны, но какое наслаждение он испытывал, наблюдая, как она двигается); принцесса Мюрье Бернар с длинными пальцами (она могла засунуть между ними карандаш и писать). Он не спал со всеми своими клиентками, вернее, спал не со всеми. Но у него лучше выходили туфли, которые он создавал для своих любовниц. Казалось, секс помогал обожествить сущность каждой женщины. Каким-то образом он научился втягивать в себя секреты физической природы и оформлять их в виде туфель.
Процесс выбора клиенток, особенно любовниц, стал чем-то вроде хобби для Закари. Он посещал самые роскошные вечеринки (Сиси или Вайолет всегда могли раздобыть для него приглашение) и тихо стоял в углу зала, наблюдая за прогуливающимися и танцующими женщинами. Чтобы стать его избранницей, недостаточно было богатства и красоты. Подобно Сиси и ее мужу, подстерегавшим в лугах ярких бабочек, притаившись в траве и держа наготове сачки, он терпеливо выискивал редкие экземпляры. Закари не боялся отвергать ничем не примечательных людей, каким бы богатством и влиянием они ни обладали. Он искал женщину с мелодией в чудесных ножках.
Его жизнь была очень проста. Они приходили и уходили, эти прекрасные леди, и улыбались ему на прощание. Он прожил пятнадцать лет в чистое удовольствие, дававшееся ему без особых усилий. Ничто не беспокоило его и не бросало ему вызова. До тех пор пока Женевьева Шелби Кинг не приняла его за лакея на приеме у Вайолет и дерзко проложила себе путь в его магазин и в его жизнь.
Резкий, неожиданный стук в дверь наверху заставил его подскочить. И все-таки, благодаря многолетней практике, он не вздрогнул и сумел справиться со своими руками. Безупречный золотой узор, нанесенный тончайшей кисточкой, был завершен без единого пятнышка и помарки. Какое облегчение, ведь любой мелочи оказалось бы достаточно для того, чтобы он выбросил туфли и вернулся к чертежной доске. Именно по этой причине его туфли были лучшими, самыми совершенными и дорогими творениями во всем мире.
Настойчивый стук повторился. Стучали дверным кольцом. Но он никого не ждал. И вообще, куда подевалась Ольга? Почему она не откроет дверь?
Он не станет обращать внимания на стук. В конце концов им надоест, и они уйдут, кто бы там ни был. Закари взглянул на лежавшую на столе книгу — многоцветная иллюстрация бабочки-адмирала, затем на туфлю, которую все еще держал в руке. В его дизайне что-то не соответствовало истине, но что именно? Он положил туфлю на пол и склонился, чтобы посмотреть на нее со стороны. Почему он не может сосредоточиться должным образом? Его внимание, обычно кристально чистое, сегодня затуманилось. Проклятая Женевьева! Это все по ее вине. Женевьева со своими требованиями и секретами. Женевьева с ее безумными глазами, страстью и удивительными мгновениями нежной ранимости.