— Я повешу в гостиной, — ожидаемо бросила мама. — А вот если он хорош собой, то почешет самооценку своим вниманием. Тебе не помешает.
Лина вздохнула. Идея все еще не казалась ей привлекательной. Все было гораздо проще, когда Глеб приходил к ней в качестве клиента. Но она сама виновата, что променяла его на сестру.
Эти социальные игры должны были продолжаться до тех пор, пока обстановка для того, чтобы между ними что-то срослось, не стала более приемлемой. Но Лине нужно было пойти навстречу: либо принять его сюжет, либо придумать свой. И если бы мама не учила ее искать во всем выгоду, наверное, ее вариант был бы сдать назад, хотя бы потому что Глеб все еще был в отношениях! Она не сдавала. Либо она плохой человек, либо все-таки верит картам…
Через двадцать минут пришла Людмила. Это вряд ли было совпадением, но Лина не возражала. В отличие от сверстников, она никогда не сбегала от взрослых во время застолий и была не прочь потусоваться с ними и послушать сплетни даже тогда, когда уже сама стала взрослой. Аня называла это особым сортом извращений и говорила, что в Лине пробуждалась бабка с семечками.
Людмила смотрела на нее слегка враждебно, даже несмотря на то что недавно добровольно подкинула ей клиенток. Возможно, считала, что напророченные неприятности случились по ее вине. После нескольких рюмок настойки, она смягчилась, и Лина догадалась пойти за картами — не просто же так она пришла.
Сегодняшняя блузка с рюшами на Людмиле была еще более ужасной, чем жакет, от которого Лина украла рубиновую пуговицу в прошлый раз, но зато на ней не было кучи мелких деталек, которые могли отвалиться. И это было печально.
Лина в кои-то веки ясно осознавала зудящее желание что-нибудь спереть, но, к сожалению, ничего подходящего вокруг не было. Поэтому, придя в свою комнату, она первым делом не за картами потянулась, а тщательно огляделась в поисках чего-то блестящего, цепляющего глаз или просто плохо лежащего. Наивно, она понимала. Просто так успокоить свою жажду срочно что-то украсть было невозможно, но она хотя бы старалась иногда себя контролировать. С переменным успехом. Сегодня был явно не тот случай. Ей требовалось чужое.
Лина взяла карты и вышла в коридор.
Зима уже дышала в затылок первыми ноябрьскими морозами, поэтому Людмила пришла в теплом пуховике. Коричневый, длинный и жуткий, он манил раскрытыми карманами. Темнота из зияющих черных дыр обещала сокровища.
Лина слышала приглушенную болтовню с кухни. Они не увидят и не узнают.
Рука с шуршанием скользнула в один карманов и нащупала что-то холодное и железное. Ключ. Лина с силой сжала его в пальцах. Ключи красть нельзя.
В другом кармане были смятые бумажки: проездные билеты и чеки. Нашелся также один совершенно неинтересный рубль. Больше ничего.
Лина со злостью отдернула руку, поняв, что поживиться нечем, и чувство отчаянной неудовлетворенности затопило разум и затуманило взор.
Есть еще сумка! Сумка на вешалке. Можно посмотреть, что найдется там…
— Лин, ну ты долго? — крикнула мама.
От испуга она чуть не подпрыгнула на месте. Качнулась в сторону и бедром напоролась на угол тумбочки. Зашипев от боли, сильной и отрезвляющей, она моментально сделала несколько шагов назад, подальше от места неслучившегося преступления.
Украсть и испытывать раскаяние было куда легче, чем облажаться, разочароваться из-за того, что не смогла, а потом устыдиться своих мыслей.
Лина вернулась на кухню в мрачном настроении, и это, к счастью, осталось незамеченным для подрумянившихся от волшебной настойки мамы и Людмилы, у которых развязался язык и которые вдруг начали спорить, кому первой раскладывать карты.
Лина почти не слушала их. Она принимала решения.
Она позвонит Глебу сегодня же вечером и откажет. Она не справится и не успокоится, пока не украдет у него еще что-то. А если украдет, то непременно попадется. А потом он по закону подлости вспомнит и про магнит, который уже грузом лежит на ее совести. И все, конец.
Воровки не достойны хороших парней. Чужих хороших парней. Чужое хочется забрать — вот почему она так сильно влипла. Но она не такая воровка, у нее не получится, она не осмелится красть чужого парня, она не станет еще хуже, чем есть.
Лучше она сама положит всему конец.
Глава 17. Восьмерка Жезлов
Восьмерка Жезлов: перемены, благоприятные события, ускорение, стремительное развитие, прогресс.
Она согласилась.
Собственные эмоции, как ей думалось, распалили и закалили ее до такой степени, что она готова была позвонить и без приветствия твердо сказать, что она не будет участвовать в этой безумной затее и не обязана объяснять причины, до свидания, но их оказалось не просто недостаточно, а чудовищно мало.
Лина бесславно сдалась под натиском полусотни фотографий мест, которые Глеб уже выбрал для съемки, блестящего реквизита, собранного со всех знакомых, которых у фотографов, судя по всему, было несметное количество, и десятка людей, от подростков до зрелых мужчин и женщин — всех он подписал картами Таро. Особенно Лина впечатлилась невероятно красивой женщиной лет сорока или сорока пяти, в которой безошибочно угадывалась Императрица.
“Я нанимаю тебя как консультанта”.
Что означало, что соглашаться на съемку уже было в принципе необязательно, но намекало, что без ее участия он все равно не сможет обойтись. Не хочет.
За одну ночь Глеб и сам распалился до такой степени, что своим пылом подавил все разрушительные мысли Лины. Вместо небольшой фотосессии он решил создать целый проект и сделать семьдесят восемь фотографий, соответствующих картам Таро, с разными людьми. Лина вынуждена была признать, что идея отличная.
— Я предположил, что в два часа ночи ты спишь, поэтому занялся самостоятельными исследованиями и очень сильно задолбался, — сказал Глеб, позвонив ей утром, когда она, медленно прогуливаясь по парку, шла домой после ночевки у матери. — Ты держишь все это в голове — мое уважение.
— Ты читал значения карт?
— Ага.
— Такими темпами тарологом станешь ты, а не твоя сестра.
Глеб коротко засмеялся.
— Согласишься ли ты быть Верховной Жрицей? — посерьезнев, спросил он.
Лина раздавила каблуком сапога покрытую коркой льда лужу. Разглядывая поползшие трещины, она молчала, а суровый ветер дул в микрофон и был ответом Глебу.
— Я хочу делать свою собственную колоду, но игнорировать основы я, конечно же, не буду, — объяснил он. — Таролог в роли Верховной Жрицы — ничего нового ведь, да? Я помню то гадание, где она выпала мне. Там была гадалка. Лина, я хочу тебя. Как видишь, это уже не целая некомфортная фотосессия из кучи образов. Всего лишь один. У тебя дома. Тебе даже не придется никуда идти.
Уничтожив лужу, Лина двинулась дальше.
— Тебе явно придется притащить не один фотоаппарат ко мне домой, не так ли?
— Да. Одного фотоаппарата будет маловато. Нужен еще я. Но я обещаю кучу левых людей не тащить. Только… — Глеб замялся. — Только одного ассистента. И визажиста. Не будешь возражать?
— Я еще не согласилась, а ты уже раздумываешь, кого еще позвать.
— Согласись.
— Я не старший аркан и тем более не Верховная Жрица. Я мелкий паж мечей. Не больше.
— Ты, может, и шаришь в картах лучше, но я здесь творец. Я художник — я так вижу.
Лина хмыкнула, а Глеб, не дожидаясь нового возражения, сказал:
— Ты не говоришь “да”, но и “нет” тоже. Ты колеблешься. Что тебя смущает?
С учетом того, что идти никуда не придется, смущало теперь гораздо меньше вещей. Случайно утащить с места съемки какую-то мелочь не равно сделать вид, что ее потеряли у Лины дома. Это давало простор для маневра и будущего оправдания, если ее спалят.
— Моя нефотогеничность меня смущает, — сказала она.
— Нефотогеничность — это дело рук фотографа с кривыми руками. Не хочу хвастаться, но я хороший фотограф, а ты красивая девушка и твоя рабочая сторона — это анфас, когда ты немного наклоняешь голову вперед. Так я видел тебя сидя напротив во время гаданий и так вижу на будущей фотографии.