Самым последним и обязательным атрибутом оказалась полупрозрачная вуаль — она должна была прикрывать только одну половину лица. Тася долго пыталась надеть на нее сверху тонкий обруч, пока Полина наконец не отбросила его в сторону и не обтянула тканью вуали одну сторону обруча потолще, но тоже плетеного и с полумесяцем на другой стороне.
Лина молча все одобрила. Впрочем, если бы ей что-то и не нравилось, вряд ли ее бы послушали. Глеб дал им инструкции, как они сказали. У него всегда было что-то в голове, чему надо было максимально соответствовать.
— Перфекционист, — закатила глаза Полина.
Девочки скинули с плеч накидку, которая защищала платье от косметики, подняли Лину за руки, покружили, и Тася, придирчиво оглядев то, что получилось, вышла из спальни.
— Зуб даю, сейчас ему точно что-то не понравится и он заставит исправлять, — пробормотала Полина, поправляя вуаль, чтобы та красиво лежала на груди.
Глеб замер на пороге и долго пялился. Лина чувствовала, как от его ползущего по ней взгляда встают волосы на загривке.
— Да блин, — не выдержала Тася. — Хорош нагнетать, че завис? Пойдет? Жрица?
Лина поняла, что не дышит, ожидая его реакции, только когда он подошел и заглянул в ее лицо, внимательно и взволнованно разглядывая абсолютно все и наконец задерживаясь взглядом на губах.
— Губы, — выдохнул он и посмотрел Лине в глаза. — Губы слишком яркие. Другая помада.
— Но ей идет этот цвет, — попыталась поспорить Тася.
— Сдержаннее, — сказал Глеб, выпрямляясь. — Это должна быть Верховная Жрица, а не жрица любви.
— Типа святоша, что ли? — протянула Полина.
— Типа святоша. Переделай. И приходите.
Он скрылся за дверью, и Тася начала рыться в куче помад в поисках другого оттенка.
— Ладно, это еще нормально. Однажды он заставил полностью переделать глаза. Вот адище был!
Когда все наконец было готово, они втроем отправились туда, где, судя по звукам, подготовка давно закончилась и ждали только их.
В кабинете было темно, однако, приоткрыв дверь, Лина увидела, что света там все-таки было предостаточно, а вот места стало сильно меньше. Освещение заняло полкомнаты, и даже, собственно, участок вокруг стола, который предполагалось снимать, был не свободен.
Лина с опаской шагнула внутрь и восхищенно замерла на подходе к своему рабочему месту. Столешницу и стопки книг на нем обвивала листва с какими-то экзотическими светлыми цветками, чьи бутоны были закрыты в верхней части, а там, где спускались сбоку, раскрывались. На обложках книг и на поверхности стола стояли черные и белые свечи — их высота различалась, потому что кто-то подрезал и расставил их так, чтобы, по всей видимости, гармонично расположить и уравнять в кадре.
— Что ты думаешь? — спросил Глеб, взволнованно глядя на нее.
— Думаю, что это не то, что я ожидала, — ответила Лина, аккуратно переступая через провода.
— Это хорошо?
— Да. Очень красиво. Мне нравится. Почему ты выбрал этот цвет?
Освещение было двойным: сверху обычный белый свет, а сбоку и за креслом фиолетовый.
— Я представляю, что если бы мистика имела цвет, то это был бы фиолетовый.
Лина о таком не задумывалась, но выбор ей пришелся по вкусу. Волшебно выглядело!
— Мне нравятся образы и символы. Домашнее задание на пятерку, Глеб, — похвалила она.
Даже в полумраке он заметно просиял.
Парень сбоку кашлянул со смешком и сказал:
— Здесь могла быть еще сова!
Лина обернулась. Глеб промолчал, отведя взгляд в сторону, где никого не было, кроме стойки софтбокса. Действительно притащил бы сову, если бы смог.
Начиналось все просто. Глеб усадил ее за стол. Лина разложила четыре лежавших сверху карты, подобранных, как и колода, заранее, отложила остальные и взяла в левую руку одну рубашкой в сторону камеры. Глеб стал раздавать указания, что делать. Ей показалось, что он как-то слишком много дотрагивался до нее, поправляя волосы, меняя положение плеч, рук, локтей, кистей, головы. Особенно ей понравилось, как он приятно и щекотно коснулся пальцами линии челюсти. А потом он наконец поднял фотоаппарат.
И все пошло не так.
Она почему-то не могла сосредоточиться, и ей хотелось не просто по-глупому улыбаться, а вообще хихикать и смеяться. С того, что она изображает Жрицу, что Глеб стоит перед ней с огромной камерой и просит еще наклонить голову чуть ниже, что в комнате полно людей, собравшихся по прихоти одного безумного фотографа — интересно, он им платит за участие в его проектах? Наверняка должен.
— Лина.
У нее задрожали губы, но удержать их на месте она не смогла и они растянулись в стороны. Глеб щелкнул ее пару раз, прежде чем подойти и наклониться, положив локти на стол, и посмотреть на нее в упор.
Он не выглядел раздраженным и тоже улыбался. В фиолетовом свете и с белым ореолом позади, он выглядел необыкновенно красивым, и Лина бессовестно уставилась на него, не скрывая никаких эмоций.
— Не исключаю того, что и у Жриц бывает хорошее настроение, но уверен, что улыбаются они не так весело, — заметил он. — Ты нервничаешь?
— Наверное, — легко сказала она.
— Мне выпроводить всех?
— Не надо.
— Ты не будешь против, если они уйдут на кухню? Вообще-то я заказал им еду, — он повернулся к ребятам, — к которой давно пора было бы приступить. Так что они не будут тебя отвлекать здесь. Что думаешь?
Лина думала, что она столько людей дома в жизни не видела, но да, эту комнату можно было сделать свободнее.
— Хорошо. Да.
Глеб снова повернулся к ним и качнул головой на дверь. Подхватив пакеты с вроде бы азиатской лапшой, если Лине не померещилось, конечно, в темноте, Полина отсалютовала ей и пожелала удачи.
Когда все ушли, она осознала ошибку. Наедине оставаться было еще более волнующей и ничуть не расслабляющей идеей. Сердце забилось быстрее, когда Глеб взглянул на нее темными глазами, в которых разглядеть можно было лишь фиолетовые блики ламп.
— Ты можешь описать ту версию Верховной Жрицы, которую изображаешь? — вдруг спросил он.
На несколько секунд Лина застыла, не способная и слова произнести. Это как расклад самой себе, отупляющий и сметающий все мысли. Только сегодня она и есть сама себе расклад.
— Верховная Жрица — это карта мудрости, интуиции, скрытых вещей и тайн. Ты вдохновлялся Жрицей из колоды “78 дверей”, где на ней изображена гадалка, хотя и не отказался от символов с традиционной версии. Гадалка может заглянуть в суть настоящего и тайны будущего. И подтолкнуть вопрошающего к пониманию себя, если самостоятельно он испытывает с этим трудности.
Лина начала с основ, которые прекрасно знала, но чем больше говорила, тем яснее соображала.
— Я в таком виде, очевидно, не простая гадалка. Я что-то вроде провидицы, оракула. Я в белом, а карты черные. Я не часть другого мира, но Таро — мой ключ туда. Я связующее между миром людей и миром непознанного. Позади меня нет колонн, как на оригинальной карте, но ты снял занавески и натянул полотна, чтобы изобразить врата. Судя по тому, как установлен свет, белый по большей части падает на меня, а все остальное уходит во тьму и освещено фиолетовым. На меня тоже попадает фиолетовый свет, особенно на ту половину, которая скрыта вуалью. Я смотрю на карты сквозь нее, потому что одна часть меня заглядывает на другую сторону и вынуждена смотреть на мир целиком через призму двойственного восприятия. А с другой стороны находятся книги — это знания, доступ к которым не ограничен. Но тем не менее все ответы лежат в левой половине кадра. Во тьме. Там, где не горят свечи. Где раскрываются бутоны цветов. Чем дальше от света, тем яснее. И тем охотнее лепестки раскрывают то, что внутри. Это не то, что можно почерпнуть из окружающей реальности. Конечно же, карта не призывает искать абсолютно все ответы у гадалки. Это подсказка заглянуть в себя. Больше мрака, чем там, не найдешь нигде. Нужно заглянуть внутрь, довериться себе и своему внутреннему голосу и тогда можно достичь более глубокого понимания сути, потому что мудрость кроется в самопознании.