— Что делать? Что делать? — паникует Лейра, дергая замок на двери.
— Не знаю, — чувствую, как у меня дрожат руки и, схватив камень с пола, начинаю им бить дверь.
Вот если бы ее как-то сломать или выбить.
— Чертова дочь пекаря. Чертова поездка. Еще это дурацкое невезение! Во всем виновато проклятье. Если бы не оно, то мы бы не попали в такую передрягу. Вообще, мы бы никогда не остались без главного защитника — мага. А теперь хоть садись и плачь, — кричу рассерженно и испуганно.
Хотя конечно никому мой отчаянный монолог не интересен. Позади раздаются удары, вперемешку с шипением и бранью богатыря. Краем глаза я смотрю на ситуацию: пока счет 1: 1. Вижу, что Олешка уже хромает, а один зуб василиска отломленный лежит на полу. Интуиция подсказывает, что бой продлится долго, поэтому не утихаю: дальше отчаянно борюсь с замком... К спасению: расстояние всего в один кусок дерева. Поэтому нельзя сдаваться. Надо быть сильной и идти до конца.
— Мне страшно, — лепечет рыжая.
Так и хочется рявкнуть на нее, чтобы взяла себя в руки. Ну нельзя быть такой размазней! Но вместо этого сдерживаю порыв гнева и пытаюсь абстрагироваться от ситуации. Прекращаю колошматить дверь и замираю. В голове возникают разные варианты спасения: все фантастические и маловероятны. Но один из них... Это уже что-то. Из него что-то может получиться. В конце концов — василиск существо разумное. Он умеет разговаривать, а следовательно существует мизерный шанс договориться.
— Эй, ты, — начинаю размахивать руками, чтобы привлечь внимание чудовища. — Да ты, змееподобный.
Существо замирает. Олешка тоже останавливается, тяжело дыша.
— Ты, ты! Нам надо поговорить!
Сначала змея вертит головой в разные стороны, не понимая откуда раздается звук. Но наконец находит взглядом мою скромную фигуру и спрашивает.
— Реш-ш-шила сдатьс-с-ся?
— Нет, не сдаться, а договориться. Начнем с того, что мы не совсем понимаем, почему ты решил или решила, не знаю какого ты пола, нас съесть. Мы неаппетитные. У рыжей вот одна кожа да кости. Богатырь весь в мышцах, наверное, какую-то химию жрет. Получишь еще, не дай Эйр, отравление. А обо мне и речи нет. Я не припомню, когда в последний раз мылась и справляла естественные потребности, поэтому вкус будет никакой.
Говорю уверенно (голос дрожит только чуть-чуть), спокойно, с ноткой юмора, но кажется на чудовище это не действует, ведь оно отвечает, сверкнув жуткими глазищами:
— Не заговаривай мне зуб-бы.
— А еще я проклятая. Представляешь? — продолжаю говорить, активно посылая знаки богатырю, что ему пора поймать момент и сделать что-то коварное. — Если съешь меня, то проклятие перекинется на тебя. Поверь: быть василиском с тотальным невезением — сомнительное удовольствие. Будешь все время ударяться, падать, любая пища играючи будет убегать. Одним словом — не жизнь, а сплошная катастрофа. Ну, это я так говорю, как пища для размышлений. А если серьезно, то объясни: зачем мы тебе сдались, если под боком целый поселок аппетитного вкусного, выращенного на здоровых продуктах, мяса. Иди в Тироль и там поешь от души.
— Не могу... У нас договор, — отрицательно качает головой василиск, а Олешка наконец замечает мои мигания и на цыпочках подходит к твари.
— С кем именно? В том Тироле людей целая куча! И все они очень подозрительные и странные. Я бы на их месте не жила по соседству с жутким проклятым лесом. Самоубийцы они какие-то, что ли?
— С Ивьей — третьей феей. Я защищаю Тироль от других обитателей леса, а они взамен регулярно кормят меня разнообразными туристами и путешественниками.
Вот оно что! Получается, что дочь пекаря — фея. В момент, когда в голове связываются воедино все ниточки, Олешка наконец бросается вперед и одним четким и мощным ударом меча — пронзает сердце василиска насквозь. На то, что происходит с телом дальше — мне не хочется смотреть, поэтому отворачиваюсь и жду пока жалобный писк и шипение полностью утихнет. Чувствую себя одновременно легко, но и грустно, ведь мы убили разумное существо. Но закон в магическом мире прост: либо ты кого-то съешь, или тебя. Поэтому выбора у нас нет.
— Ну, что убираемся отсюда? — слышу сбоку голос Лейры.
— Да, — отвечает богатырь.
— А с сердцем дочери пекаря что делать? — спрашиваю, ведь основную проблему мы так и не решили.