Воскресное утро в городке не похоже на обычное. Дед, одетый в праздничный костюм, повязав галстук, вставив в лацкан цветок, в черном цилиндре, взбирается в черную блестящую карету. В руке у него трость с серебряной рукояткой. Дед едет в церковь с внуками и двумя рабочими, также нарядившимися в праздничные одежды, чтобы выслушать проповедь и помянуть в молитвах деда, дающего им заработать на жизнь. А дед возносит глаза к небу, молясь не восседающему на небесах, а кайзеру, его величеству Вильгельму Первому, в дни правления которого дед создал процветающее предприятие — завод по производству железа и стали. Он также не забывает в своих молитвах Вильгельма Второго, пребывающего в изгнании после катастрофы, к которой он привел отечество.
Во вторую половину воскресного дня множество людей общины собирается в усадьбе. В гостиной сидят женщины, пьют кофе, едят пироги и вяжут носки с управительницей дома Агатой. В большой беседке, во дворе, вместе с дедом, сидят мужчины. Лысый скотник Руди разливает по бокалам пиво, вино. Все пьют, закусывая баранками. Граф, владелец самой большой усадьбы в округе, тоже приходит и усаживается между мужчинами в беседке. Опьянев, он начинает вещать: «Кровь должна пролиться! Кровь! Евреи виноваты!» Нос его багровеет, волосы встают дыбом, как у ежа. Обернувшись к деду, добавляет: «Но если бы все евреи были как ты…» Прежде, чем он успевает хлопнуть деда по плечу, у того тоже волосы встают дыбом, и он орет: «Дубина! Чтобы ты и все, такие же, как ты, тупицы, делали без евреев!»
Кончились летние каникулы. Дети возвращаются в Берлин.
Глава вторая
Раздается звонок дверного колокольчика. Фрида открыла дверь. «Хозяин приехал!» — закричала она. Все стихло в доме. Артур обвел стены потускневшими серыми глазами. Рядом с ним стояла незнакомая женщина. Фрида, захваченная врасплох, взяла в руки чемодан и окинула мимолетным взглядом полную шатенку, которую господин привез с собой из Давоса. Гостей мгновенно обступили удивленные дети со школьными ранцами. Даже маленький Бумба, который не закрывал рта, замер на несколько секунд, а придя в себя, закричал: «Отец вернулся!»
Дед и Фрида не были так удивлены, как дети, ибо были в курсе дела.
В передней напряжение не спадало. Бертель и Бумба довольно равнодушно оглядывали спутницу отца. Старшие братья и сестры сжимали зубы, неприязненно глядя на отца и его спутницу. Он оставил семерых детей сиротами и не подавал о себе весточки. Такое дети не прощают. Не прошло еще и года со дня смерти матери, а чужая несимпатичная женщина врывается в их жизнь. Старшие отводят Бертель и Бумбу от этой женщины, как от скверны.
Женщина, Дорис Брин, медсестра клиники в Давосе, запирается в отведенной ей комнате. А хозяин дома, женившийся на тридцатилетней женщине, не защищает ее от враждебности и холода. В этом роскошном доме спальня Дорис отдалена от спальни Артура. Новая жена чувствует себя как зверь в золотой клетке. Не может Артур, так скоропостижно женившийся на Дорис, разделившей его трапезу и его скорбь, сопротивляться витающему вокруг него духу покойной красавицы-жены, его любимой Марты. Она преследует его в воспоминаниях о проказах, оживлявших каждый миг их супружеской жизни весельем и лаской. Все это мешает ему привыкнуть к сухости и консервативности новой жены. Марта поджидает его в каждом уголке окружающего пространства, отдаляя от Дорис.
«Вот что значит, жениться от безысходности, — сухо объяснил он старшим детям Лотшин и Гейнцу, видя их укоризненные взгляды. — Бертель — необычный ребенок, Бумба — избалованный дикарь. Они нуждаются в матери». Гейнц сомневается в этом и обвиняет его в безразличии к своим детям, в том, что оставил их.
В Гейнце живет неприязнь, копившаяся годами. Он не забыл, что Марту, их мать, отец желал иметь лишь для себя, отдаляя ее от детей. Несколько месяцев, с момента появления мачехи, Бертель обреталась в нише, около кухни, в которой раньше, до появления центрального отопления, хранили уголь. Теперь она пустовала, и Бертель, свернувшись в клубок, ловила обрывки женских кухонных сплетен. На кухне говорили о том, что будет после того, как новая жена отца покинет дом. Фрида с удовлетворением сообщала, что дед занимается возмещением убытков новой жене и делами развода. Бертель ползком выбралась из ниши, поднялась по винтовой лестнице и ворвалась, подобно циклону, в комнату Лотшин.
«Лота, новая папина жена уходит!»
«Жены нет. Она не существует, — Гейнц зашел в комнату и сердитым голосом холодно и жестко приказал: — Бертель, забудь эту женщину».