Выбрать главу

Вернувшись в аэропорт Цюриха, она попадает в неприятную историю. Германский чиновник, увидев израильский паспорт Наоми, записал в графе национальность – «израильтянка».

«Извините, господин, я по национальности – еврейка.

«Госпожа, сегодня мы говорим – «израильтянин», а не – «еврей». Чиновник изображает радостное лицо по поводу исторического исправления.

«Вы ошибаетесь, я не израильтянка, я – еврейка. Так и запишите национальность – еврейка». Лицо чиновника выражает понимание, но он стоит на своем: «Нет, госпожа, сегодня мы пишем – «национальность: израильтянин». Она упрямо этого не принимает. В сегодняшней Германии хотят стереть слово – «Йуде»! Желтый лоскут в форме магендавида, который нацисты навешивали евреям на грудь, вызывает неприятные ассоциации, поэтому хотят сделать для нее доброе дело, называя ее израильтянкой, а не иудейкой! Первое отвратительное переживание. Слово «Йуде» все еще осталось проклятием!

Нацизм исчез, как политическое движение, но продолжает жить в соседней с Германией стране. Гитлер втянул немцев в уничтожение целого народа, превратив слово «Йуде» в проклятие.

«Я – еврейка!»

Никак она не может втолковать этому немцу, что для нее израильское гражданство – дело второстепенное.

«Но оно более элегантно, более современно, – вмешивается стоящий за ее спиной израильский турист, – Вы только раздуваете антисемитизм этими разговорами. Все смотрят на вас!»

«Причем тут Израиль? В первую очередь вы – евреи».

«Она – религиозная», – вмешивается другой германский чиновник у стойки, за которой регистрируют на рейс из Швейцарии в Германию. Была бы она менее деликатна, подняла бы крик на всю очередь израильтян, которые нервничают по поводу задержки с регистрацией.

«Почему вы не говорите, что вы – евреи. Говорите об этом с гордостью – мы евреи», – как можно сдержаннее говорит она.

Израильтяне стесняются признаться в еврействе, желая быть, как все народы.

«Из Цюриха я въеду в Германию только, как еврейка. Так и запишите»

Евреи должны начать учиться быть народом.

Германский чиновник не выдержал тяжелого взгляда Наоми. Он решил, что она побывала в ужасе Катастрофы. Он оставил стойку и зашел в боковую комнату, посоветоваться с начальством. В эти напряженные минуты нетерпеливые израильтяне в очереди пытались ее образумить, а швейцарские полицейские бросали на нее пытливые взгляды.

Чиновник вернулся к стойке, вписал в бланк – «еврейка» и прихлопнул печать.

В Германии ее ожидала открытка от Ивон Лей – христианки, которая должна была ее сопровождать. Она писала, что определила двухлетнего сына Бумбы в сиротский дом. Лотшин настаивает: никто из семьи Френкель не будет расти в приюте! Лотшин требует перевести ребенка из Мюнхена в Берлин, и вернуть самого Бумбу с сыном домой, в Израиль, несмотря на то, что полиция запретила ему покидать город. Наоми сомневается в возможности реализации этого плана. И какой будет жизнь крещеного ребенка в еврейской среде?! Но сестра требует от Наоми выкрасть ребенка из приюта, и только после этого убедить суд освободить его от опеки матери.

Какой стыд и позор! Бумба вернулся в Германию, как посланец Израиля и потерял голову. На деньги кибуца, предназначенные на сионистскую деятельность, он открыл в Мюнхене вместе с каким-то мошенником трактир. Бывший пальмаховец Шимон Адан рассказал ей, что Бумба начал пить с посетителями. Его взяли в компаньоны при условии, что он откажется от спиртного. Но приятели, видя, что тот продолжает пить, вышвырнули его из дела. Теперь Шимон Адан помогает Бумбе перебраться в Берлин. В Израиле Лотшин ищет брату жену, чтобы организовать ему устойчивую жизнь. Наоми приходится заниматься делами непутевого брата. Она вынуждена с тяжелым сердцем отложить планы по переводу романа «Саул и Иоанна» на немецкий язык.

2.10.60

Мюнхен

Дорогой мой!

Наконец я устроилась в гостинице, в Мюнхене, после серии авантюрных событий, и пишу тебе подробное письмо обо всем этом. Извини меня, пожалуйста, что письмо это напечатано на пишущей машинке. Ты ведь знаешь, что машинка приводит меня в особое настроение. К тому же, машинка эта новая. Я получила ее в посольстве, в Риме, оплатив ее израильскими лирами на самых наилучших условиях.