Люди замечают невысокую молодую женщину, проходящую улицу за улицей. Она ощущает опасность, но погружение в историю города и его жителей преодолевает страх. Ее преследует ощущение, что она что-то пропустила, чего-то недоглядела, так и не поняв, как вольный город Нюрнберг пошел в рабство к диктатору. Он все более убеждается в том, что Германия потеряна. За свои преступления она будет преследоваться вечно. Скверна ее будет возникать каждый раз в другой форме, в новых одеждах. Продавший хотя один раз душу свою дьяволу, навек не отмоется.
Она переезжает во Франкфурт.
Здесь ее ждет сердечная встреча. Доктор Готфрид Бергман-Фишер, хозяин известного издательства «Фишер», предлагает ей задержаться во Франкфурте. Он готов выделить лучшего редактора. Но личные ее дела не дают ей возможности воспользоваться столь щедрым предложением. Она не может заняться переводом романа «Саул и Иоанна» на немецкий язык.
Один из компаньонов Бумбы угрожает ему и ей, если они не рассчитаются с долгом. С помощью Шимона Адана она спрятала брата в Берлине до его отлета в Израиль. Она занята спасением брата и не может выполнить договор об издании романа в Германии.
Следующее место ее странствия – город Кёльн на северо-западе Германии.
Ее встречает доктор социологии Синаар, исследующая факторы, благодаря которым Гитлер пришел к власти. Она родилась в Германии, но живет в США.
Из Кёльна она едет в Оффенбах, родной город, дочери основателя секты франкистов Хавы Франк. Дом ее превращен в музей. С трудом Наоми отводит взгляд от лица Хавы Франк на медальоне из слоновой кости, осматривает мебель это неуемной женщины, рассматривает ее счета. И слышится ей голос Залмана Шазара:
«Иудейство прошло через многие потрясения и победило. Иудаизм вечен».
Залман Шазар продолжает изучать историю Якова Франка и франкистов.
«Их идеи были позитивны и реальны. Их идеал родился из тоски по Израилю. Но идеал этот переродился и обрел уродливую форму. Они, как бы, сбились с дороги, и пришли туда, куда пришли».
10.10.60
Дорогой мой.
В Кёльне ожидала меня неприятная неожиданность. Многие письма, которые прибыли для меня сюда из Рима, были отосланы обратно, и судьба их неизвестна. Доктора Синаар не было в Кёльне, и секретарша ее не знала, что делать с этими письмами.
Теперь шли мне письма в Берлин. Послезавтра я уезжаю туда.
В Мюнхене мне было нелегко. Никак не могла прийти в себя после травмы от посещения Дахау. Хотя немцы насадили в этом аду много деревьев, но они только усилили ужас этого места. У входа в лагерь высится бронзовая статуя заключенного на мраморном пьедестале. На нем высечена надпись: «Честь мертвым и предупреждение живым». При входе в музей опять надпись огромными буквами: «Никогда такое не повторится!» В музее много документов, писем, фотографий, подпольных газет, которые выпускали заключенные, их рваная и покрытая пятами крови одежда, кнуты, которыми их избивали, и орудия пыток. Закрываешь глаза, и все кажется страшным сном. Не верится, что это было в действительности. Отсюда дорога ведет прямо в газовые камеры и крематории. Человеческое воображение не в силах себе это представить. Кто это увидел, не забудет этого никогда. В парке большие братские могилы, на одних – маген Давид, на других – крест. Под высокими старыми деревьями – глубокие траншеи, и весьма простое объяснение их предназначения. Здесь нацисты убивали евреев выстрелом в затылок, и кровь скапливалась в этих траншеях. За все это время траншеи заросли травой, и осенний ветер шуршит в облетевших и пожелтевших листьях. Я же слышала там плач и вопли сотен тысяч, и шорох листьев, как шепот мертвых, и стояла там, онемев, близкая к обмороку. Это посещение ввело меня в очень сложное душевное состояние, и есть насущная необходимость вернуться в нормальное состояние, и взвесить более объективно все, что я видела и слышала там. Мюнхен, первый город, в который я приехала, весьма несимпатичный. Повезло мне: приехала туда во время осенних праздников, называемых «октобер-фест». Массы людей забили улицы, множество буйных пьяных мужиков. Запах пива и сосисок заполнял всю атмосферу. Ощущение было, что я попала в нескончаемое стадо варваров. Гитлер отлично знал, почему выбрал именно Баварию и Мюнхен первичным полем своей деятельности. Это самая худшая и дикая часть Германии.
Из Мюнхена я поехала в Нюрнберг. Здесь находилась полтора дня, посещая почти бегом церкви, дома, замки, а, завершив этот бег, начала его сначала, и весьма этим насладилась. Ведь религия была тоже мировоззрением, как любое другое. Как она сумела вдохновить человека на такие великие произведения искусства. Художники Адам Крафт, Вейт Штос, Альбрехт Дюрер спустили Бога на землю. Они дали ему образ страдающего человека, с редкими минутами радости, наслаждения, зависти, не пропустив ни одного чувства, присущего человеку, и все это – в обликах Бога, святых, ангелов и мадонн. Они сделали невозможное, дав им вечность, мгновения религиозного экстаза, но, при этом, изобразив их земными существами со всеми их чувствами добра и зла. Помнишь, однажды мы сидели в нашей комнате, в Бейт Альфа, я, ты и Натан Шахам. И ты задал этот вопрос. Как произведение искусства покупает вечность. Вот, я и нашла ответ в произведениях великих художников Нюрнберга. И рядом с этим видела дом Гитлера и народ, который, живя в тени этих прекрасных сокровищниц искусства в церквах, этих гуманных произведений живописи, пошел за преступниками, и даже искусство не сохранило и не спасло человека от страшного унижения. Видишь, я не могу побывать в любом месте без того, чтобы не свести со всеми один и единственный счет.