— Розовый, — ответил молодой человек без колебаний. — Девять мужчин из десяти предпочтут розовый любому другому цвету, часто не сознавая этого. Они посмотрят на розовое платье, скажут комплимент, мышонок вспыхнет и чудесным образом изменится, и уже перед вами никакой не мышонок. Понимаете?
Выбрав кисею, шелка и бархат соответствующих расцветок или гармонирующих тонов, заплатив положенную плату и отпустив торговцев, герцог приказал позвать портних — группу женщин-сарацинок с воспаленными близорукими глазами и затвердевшей кожей на кончиках пальцев от многолетнего непрерывного соприкосновения с иглой.
Молча они выслушали распоряжение: им надлежало отправиться на женскую половину дворца и незаметно понаблюдать сквозь специальную решетку, установленную еще двести лет назад султаном, тогдашним владельцем здешних мест, чтобы иметь возможность тайно подсматривать за развлечениями и ссорами своих сорока жен. Портнихи должны были на глазок снять мерку с европейских женщин, занявших помещение бывшего гарема, и постараться к вечернему празднеству сшить для каждой дамы платье в восточном стиле.
— А теперь об украшениях, — заявил герцог, отослав пожилых женщин заниматься своим делом. — Они обойдутся мне в целое состояние, Жервез, но затраты окупятся. По известным политическим соображениям я хочу сделать Альеноре приятное и постараться перетянуть ее на свою сторону. Но помимо всяких трезвых расчетов, она нуждается в некотором утешении, ее необходимо приободрить. По пути их постоянно преследовали неудачи. В дополнение к другим бедам они надолго застряли в Саталии, и им пришлось есть собственных лошадей, что, я нахожу, уже крайность даже для крестоносцев. И еще… конечно, между нами, Жервез, и не в осуждение моего королевского племянника… — Раймонд остановился в нерешительности, но его собеседник понимающе заметил:
— Однажды монах — вечно монах, а монахам не следует жениться. Вы это хотели сказать?
— Отчасти. По крайней мере, монахам не следует брать в жены таких женщин, как моя племянница Альенора, они не в состоянии по достоинству оценить их прекрасные качества. И непрерывное ворчание относительно организации стоянки не на том месте. Надоедливо и чрезвычайно глупо. Все армии, когда-либо пересекавшие эти горы, подвергались нападению, и впредь будет то же самое. Если бы турки не атаковали первых французов, появившихся на плато, они непременно ударили бы в тыл. Зачем же винить королеву? Но и упрекает-то он в своей типичной манере, когда постоянно твердит, что он ее, мол, ни в чем не винит. Лично я только благодарен судьбе, что в переплет попали французы, а не аквитанцы. Воины Аквитании будут мне более полезными, если я сумею правильно подойти к Альеноре. Мне кажется, я смогу…
— Что вы имеете в виду?
— Ты поймешь, как только мы начнем обсуждать наши планы. Объяснять все сейчас и повторять еще раз потом было бы скучно. Давайте лучше займемся пока этими безделушками. Рубины, разумеется, для госпожи Сибиллы, а аметисты — для рыжеволосой Фейдид, розовые турмалины — для преображенного мышонка…
Князь увлеченно занялся драгоценностями, словно каждый выбор представлял собой проблему исключительной государственной важности.
— А для королевы? — спросил Жервез, наконец.
— Ах, для нее — ничего из этого базарного хлама. Я намерен продемонстрировать королевскую щедрость и подарить Альеноре фамильную драгоценность, которую мой дедушка-крестоносец взял у эмира Хамы и преподнес моей бабушке, упокой, Господи, ее душу. Я был, как тебе известно, младшим сыном, но старушка всегда благоволила ко мне, отдавала мне свою любовь. И прежде чем мне отправиться на Восток попытать свое счастье, она пригласила меня к себе и сказала, что всегда считала не вполне справедливым, когда старшие сыновья наследуют все, а младшие должны сами пробивать себе дорогу. «Я обладаю лишь одной вещью, — сказала она, — ибо мое наследство присоединено к имуществу твоего дедушки, затем оно, естественно, перешло к твоему отцу, который по закону передаст его Вильгельму. Но вот это для тебя. Не показывай никому, пока не покинешь пределы Аквитании». И она вручила мне какую-то вещицу, завернутую в тряпку.
Князь вынул из внутреннего кармана бриллиант, по форме и размерам напоминающий наполовину выросшую грушу-скороспелку. В узкое кольцо было продето кольцо, с помощью которого камень подвешивался на золотой цепочке. Подкачивая и поворачивая его перед глазами ошеломленного Жервеза, герцог заставил бриллиант ослепительно вспыхивать и сверкать разноцветными огнями.
— Он стоит целое состояние, — проговорил Жервез.