«Настало время нарушить его порядок, и никто это не сделает, кроме меня», — подумала она, смело приближаясь к столу.
Людовик поднялся и поцеловал ее, серьезное выражение лица сменила улыбка — радостная и одновременно чуть застенчивая. Одо тоже поднялся и, не улыбаясь, сказал:
— Надеюсь, ваша светлость в добром здравии.
— Слава Богу, у нее все в порядке, — ответил за нее Людовик VII.
Она осветила эту мрачную комнату, как луч солнца в пасмурное утро.
Одо быстро с подозрением взглянул на короля и начал вновь разворачивать карту.
— Но утро вовсе не пасмурно, сударь, — заявила Альенора. — Оно великолепно, в воздухе пахнет весной. Именно поэтому я осмелилась помешать вам. Хочу просить вас о милости.
На лице короля появилось несколько неопределенное выражение. Губы улыбались, черты смягчились. Он очень любил свою красивую жену, был почти без ума от нее — насколько может быть без ума от женщины холодная, монашеская натура — и был готов выполнить ее любую просьбу, если это не приводило к конфликту со старшими советниками, которые имели на него неограниченное влияние. При мысли о них в его глазах мелькнула настороженность, хотя губы все еще улыбались.
— Мне подумалось, — сказала Альенора, — в такое прелестное утро мы могли бы прокатиться верхом, выехать в лес, выпустить наших соколов. Взяли бы с собой провизию — на свежем воздухе при солнечном свете еда кажется вкуснее. Пожалуйста, Луи… За все эти месяцы мы еще ни разу не ездили верхом вместе.
— В самом деле, — ответил он, вздохнув с облегчением. — Мне кажется, это можно организовать. — И желая создать впечатление, что он и сам об этом думал, добавил: — Действительно, мы еще не ездили вместе верхом: было много дел.
— И немало осталось, — вставил Одо. — Ваша светлость обещали решить сегодня проблему Меридона.
Повернувшись, Людовик VII с раздражением заметил:
— Да, обещал! А вы пока даже не нашли этого места на карте. Быть может, пока я дышу свежим воздухом, вы поручите полудюжине писарей искать его, господин капеллан?
— Я знаю, где Меридон, — проговорила Альенора, обходя стол и склоняясь над картой. — Это одно из феодальных владений на территории Аквитании. Расположено между Пуатье и Люсиганом… Вот оно, — указала она пальцем.
— А почему, — спросил с кислой миной Одо, — здесь написано Сен-Марин, а не Меридон?
— Да потому, что ваша карта изрядно устарела. Мой дедушка, герцог, как вы помните, сильно повздорил с церковью, и наиболее преданные ему вассалы, чтобы показать, на чьей они стороне, демонстративно переименовали свои владения, присвоив им светские названия. Жервез Одноглазый, потерявший глаз в крестовом походе, в котором участвовал и мой дедушка, был одним из самых преданных людей и сменил название своего поместья с Сен-Марин на Меридон.
— В споре упоминается некий Жервез Меридонский! — горячо воскликнул Людовик VII.
— Вам следовало спросить меня! — проговорила Альенора с не меньшим жаром. — Я знаю их всех! В данном случае речь, вероятно, идет о внуке Одноглазого… А о чем, собственно говоря, спор? Неужели Уильям по прозвищу «Молот» возобновил свои претензии?
— Именно так, — ответил Людовик VII, чувствуя себя несколько неловко, и, чтобы скрыть смущение, обращаясь к Одо, сказал: — Измените название на карте своим пером, Одо. Где-то должна быть более новая карта. Ее следует отыскать.
Пробормотав что-то относительно запропастившегося куда-то пера, Одо отошел от стола. Ни Людовик, ни Альенора не заметили, что он не вернулся. Обрадованная возможностью быть полезной и поговорить о своей любимой Аквитании, Альенора начала рассказывать о Меридоне: как возникли взаимные претензии, как этот сосед из-за брачных уз поддержал одну сторону, а тот сосед встал на другую сторону, поскольку давно враждовал с ее соперником. Она говорила с подъемом, постоянно ссылаясь на карту, и поведала довольно романтическую историю, особенно когда заговорила о сыне Жервеза Одноглазого, который, вернувшись с войны в Кастилии, привез с собой жену-мавританку, за что был лишен наследства рассерженным отцом, а также отлучен от церкви за отказ крестить жену против ее воли.
— А чьей стороне мы сами отдали бы предпочтение? — спросил Луи, настолько захваченный ее рассказом, что забыл свойственную ему осторожность и собственные предписания.